1925 год. 10 июня

Лекцию профессора Ильина «О непротивлении злу» слушала с напряженным вниманием переполненная большая зала

ДОКЛАД ПРОФ. ИЛЬИНА

Лекцию профессора Ильина «О непротивлении злу» слушала с напряженным вниманием переполненная большая зала. Кого тут не было... И обычная публика приходских собраний, и бывшие военные, и преподаватели всякой «общественности», и дамы, и молодежь.

Привлекало и имя автора, и тема. Многих и многих, ищущих ответа на все вопросы жизни — а в том числе и политики — только в Евангелии, волнует и смущает смысл заветов Христа о всепрощении и мире в применении к вопросу о борьбе со злом, временами как будто требующий забвения заповеди любви... особенно если эта заповедь толкуется по-толстовски: и противиться злу не надо, и даже судить злодея нельзя, не говоря уже о каре вредного всему святому в жизни человека — отнятием у него самого жизни... Христианская любовь и прощение — с одной стороны, борьба и возмездие — с другой. Мир — и меч!

Два часа длилась лекция.

А содержание? Трудно сказать, насколько удалась автору его задача: разбить — как он решительно заявил — вредное и ошибочное толкование христианской любви, внедренное не одному уже поколению русской интеллигенции Толстым.

Несомненно, однако, что приведенные лектором доводы заставляют задуматься над этим вопросом серьезно всякого, впавшего в соблазн подмены идеи деятельного добра и любви к ближнему, как она требуется христианством, сентиментальным и дряблым чувством терпеливого и добродушного преклонения пред силою зла во имя будто бы христианского прощения, неосуждения и непротивления злу. Такое пассивное, хотя бы и любовное, отношение человека к окружающему не только не есть христианская любовь, а, напротив, пособничество злодею, служение не Христу, а Диаволу.

Любовь к ближнему, завещанная Христом, есть только та, которая вытекает из любви к Богу — требуемой первой и самой великой, по Евангелию, заповедью. Любить в ближнем следует не его человеческую сторону, а только отражение в нем Божьего образа, и потому христианская любовь свойственна человеку, только сумевшему достичь уже любви к Богу, а при этом невозможна уж любовь ни к чему дурному и злому в личности ближнего...

Отсюда христианская любовь «любить» только добро в людях, и для злодеев в сердце христианина ей места нет.

К людям, одержимым злою силою, творящим зло, попирающим святыню — веру, родину, благо ближнего,— у христианина должно сохраняться только благое желание: обращение злодея на путь добра, а дальше — уже отказ от общения с ним, осуждение, кара... даже казнь. Не мир, а меч. Тот меч, который благословляла всегда Церковь для борьбы со злом мира, меч справедливого закона, меч православной власти, меч, которым всегда, везде, все века боролись «лучшие» в человечестве против «злых» за веру и родину, благо и культуру, начиная от царя до рядового воина. Такая деятельная любовь не совместима с чувством непротивления злу.

А христианское прощение обид? Оно совершенно необходимо. Оно-то и есть непременное условие христианской борьбы со злом, оно только и дает борцу оправдание в извлечении меча... Личного чувства мести за свою личную обиду в этой борьбе быть не должно. Своим врагам свою полученную от них обиду христианин обязан прощать безгранично, беспредельно. Свое отдать, хотя последнее, хотя бы и врагу, христианская любовь повелевает с тою же самою непримиримою строгостью, с какою запрещается равнодушно смотреть на зло, творящееся на глазах христианина: поругание веры, разрушение основ общественной жизни, соблазн «малых сих».

Для «злодеев», способных на это, и кроткий лик Христа пылал гневом, и у него находился бич, и он сулил им и «жернов на шею», и вечный огонь мук.