Сегодня и вчера
Либрович С. Царь в плену. — СПб.: Книгопечатня "Труд и польза", 1904.— С. 50. По личному желанию Сигизмунда, устроен был триумфальный въезд в Варшаву Жолкевского и «плененного» им царя. Представление Шуйского обставлено было возможно пышно и торжественно. Сделано это было не из одного только тщеславия и желания показать полякам наглядно громадные будто бы результаты московского похода, задуманного Сигизмундом. В «представлении» крылась еще очень тонкая политическая цель: для продолжения войны Сигизмунду нужны были средства, нужно было войско — и король надеялся, что торжественным представлением сейму взятого в плен царя он добьется согласия сейма на продолжение войны, в чем он не был твердо уверен. Для Шуйского было по этому поводу нарочно сшито, по заказу короля, взамен скромной монашеской рясы, дорогое царское одеяние; золотой охабень, четыре кафтана, из которых один червчатого бархата и один из синего сукна с серебряными золочеными пуговицами и две меховые шубы. В этих-то новых, нарочно сшитых уборах, предстал пленник перед Сигизмундом на сейме в Варшаве. Однако, несмотря на царское одеяние, Шуйский, очевидно, понял, что его царствование кончилось безвозвратно, что он уже не царь. По крайней мере, его поведение, сравнительно с поведением в лагере под Смоленском описывается совсем иначе: старик униженно кланяется королю, кланяется не как царь, но как покорный пленник. Сопоставление этих двух «представлений» весьма характерно для истории последнего года жизни Шуйскаго. Покорное и униженное поведение Шуйского при представлении королю в Варшаве можно бы объяснить трусостью и страхом смерти; Шуйский, знал хорошо, кто виновник избиения поляков в Москве после убийства Дмитрия Самозванца и имел основание опасаться, что поляки отомстят за убитых и подвергнут его смертной казни. Покорностью и низкими поклонами он мог надеяться умилостивить панов. Это тем вероятнее, если принять во внимание поведение Шуйского после того, как он, уличенный в злоумышлении на жизнь Дмитрия, упал на колени и, боясь, чтобы его не подвергли пытке, просил прощения и умолял всех ходатайствовать за него «злосчастного, прогневавшего не только государя, но и всемогущего Бога», а потом приведенный на место казни, обратился к боярам с просьбою заступиться за него. Но, с другой стороны, целый ряд фактов показывает, что Шуйский был далеко не трус и, рискуя не раз жизнью, выходил к московским крамольникам. Торжественными «представлениями» королю в Смоленском лагере и в Варшавском замке не ограничились еще унижениями, которые должен был пережить царь Василий. Сохранилось известие, что присутствовавший на Варшавском сейме 1611 года посланник турецкого султана, пируя за пышным королевским столом, желал видеть прежнего царя Московского: его желание было исполнено. Шуйского привели в царской одежде и посадили за стол против посланника. Тот смотрел на него, не говоря ни слова; посланник начал превозносить счастье короля Польского, который за несколько лет перед тем имел в руках своих Максимилиана и теперь держит в плену великомощного царя Русского. «Не дивись,— отвечал Шуйский, оскорбленный словами посланника,— не дивись моей участи! Я был сильный государь, а теперь пленник; но знай: когда король польский овладеет Россиею — и твоему государю не миновать моей участи. Есть у нас пословица: сегодня моя очередь, а завтра твоя» Отдавая Шуйского в руки Жолкевского, московские бояре несомненно но знали и не подозревали, что король Сигизмунд предполагает воспользоваться свергнутым с престола царем для того, чтобы «себе славу учинить» и устроить унизительный для Московского царства триумф в польском сейме. Не подозревал, вероятно, этого и Жолкевский. Мысль устройства триумфального въезда в Варшаву с «плененными» Шуйскими возникла уже позже, в лагере под Смоленском. Кому принадлежите эта мысль — неизвестно. Точно также осталось неизвестным, были ли какие-нибудь переговоры между Жолкевским и семью правившими в междуцарствие боярами относительно того, куда должен быть отвезен Шуйский с братьями. Очень возможно, что вопрос этот и не возбуждался, так как фактически Шуйский уже перестал быть царем, и престол, в глазах бояр, считался за Владиславом. Но едва ли, при всей своей ненависти к Шуйским, бояре согласились бы выдать Шуйских Жолкевскому, если б знали о том, в качестве каких «пленников» их повезут в Варшаву. |
О древнейших событиях этой громадной азиатской страны трудно рассказать много достоверного
Иоанн IV — Сулейману I: Мы обращаемся хорошо с твоими мусульманами, и так надеемся, что будешь милостив к нашим…
C самого дня обручения с кн. Долгоруковой Петр впал в такую задумчивость, что ничто более его не развлекало.
Да и что бы Пруссия хотела отвоевать у России?
Туда по дороге, а оттуда до дворца, стояли по обеим сторонам пешие киевские мещане и купцы с ружьями и знаками их обществ
Заслугами Всемилостивейшему Государю своему и Отечеству они блестящим образом определят меру признательности своей к знаменитому виновнику их воспитания
Пехота тотчас опять сомкнулась, и они все принуждены были погибать наижалостнейшим образом.
Царевич Алексей: «Я ослабел духом от преследования и потому, что меня хотели запоить до смерти»
Глядя на нас, можно сказать, что по отношению к нам всеобщий закон человечества сведен на нет.
В этот день у нас не было недостатка в обыкновенных от Царя подачах
|