1908 год. 27 июля

А вот Розанов - это умница. Философии его не принимаю, но ум, талант - ценю высоко

Мой дорогой Семен Степанович, - поистине - я рад, что вы не публицист, - будь так - вы написали бы статью плохую, клянусь именем бога Кукуруздама, бога, о к[ото]ром сам Бальмонт ничего не знает, хотя - как это видно из "Зовов древности" - он знает всех богов - по именам. Вы, утверждаю, написали бы статью плохую, ибо -- нечто не понято вами в моих словах о коллективизме и индивидуализме. Поверьте - знаю: негр не может превратиться в белого, хотя бы он и умывался трижды в день лучшим мылом, - индивидуалист останется таковым до конца дней, хотя бы и понимал творческую силу коллективного начала. Понять - еще не значит - почувствовать, между миросозерцанием и мироощущением есть некая преграда, разность - и нам, индивидуалистам до последней клетки мозга, преграду эту трудно уничтожить. Мы чувствуем мир своим, но - не ощущаем его в себе самих цельно и во всем изумительном многообразии и - жалкая публика! - сокращая, сжимая мир до тех ничтожных размеров, в каких он может помещаться в узком, не глубоком чувствилище нашем - грабим и обедняем мы самих себя, искажая чудесную действительность. А она - все быстрее развертывается, и она становится все чудесней, значительней. Конечно, я не о младотурках думаю, говоря так, но - если хотите - и младотурки любопытнейшая частность общего процесса, недурное доказательство общего ускорения темпа жизни.
Пишете вы о Чулкове - вот индивидуальность. И даже - символически, так сказать. Крошка, обломок человека, убийственно бездарное, угловатое существо. Я его давно знаю, он начинал свои посягательства на изнасилование литературы русской на моих глазах, несчастный импотент. Не выношу таких! Понимаю, конечно, что это воистину несчастные люди, способные искренно визжать от боли одиночества и навсегда лишенные способности любить жизнь, людей, мир - всё!
А вот Розанов - это умница. Философии его не принимаю, но ум, талант - ценю высоко.
И мое письмо, как водится, - летнее, так что напрасно каялись в этом по поводу вашего, милейшего послания. А с Гусевым вы познакомьтесь - это глубокое существо. Как некий омут.
Супруге вашей - привет. Надо бы ей однажды поколотить вас усердно, дабы позабыли вы разные индусские и иные молитвословия, неуместные в семейном быту православного христианина. Кстати: разве "благодарю тебя, Боже, за то, что ты не создал меня женщиной" - индусская молитва? Она имеется и у евреев. Вам не известно - кто у кого позаимствовался. Неужто - самостоятельно пришли.
А Пятницкому бы - сюда лететь. Да не на воздушном шаре, а более привычным способом. Жду его лет шестьсот.
Крепко жму руку. Всего доброго.
Желаю вам хорошо пописать.

А. Пешков

Горький и русская журналистика начала XX века. Неизданная переписка. Литературное наследство. Том девяносто пятый. М., "Наука" 1988.