Художник как целостность натуры – в собственном внутреннем диапазоне способен вобрать мир «от марева – до ясности». Этот диапазон – и границы его мира, и его спасение. Лишь в одной из этих ипостасей он был бы «пределен», исчерпаем – «плоский» и однозначный, был бы как многие. «Объем» таланта Валерия Миронова именно в абсолютной контрастности, во всеохватности «устойчивости и зыблемости» самого бытия. Он умеет «объять» «диапазон» самого бытия. И это его неповторимый путь художника: к органике, бесконечности – всеохватности и «всеединству». Это его особенное онтологическое мышление в живописи – и философское мышление живописью. Поразительно то, что это не контраст стилей (видимых и фиксированных, эмблематизирующих и маркирующих живое бытие), а именно переложенный на холст контраст состояний бытия. И в этом – уникальная, единственная и не имеющая даже отдаленных аналогов природа таланта художника Валерия Миронова.

ххх

«Портрет» Валерия Миронова. Не лица (экзотические и прекрасные сами по себе), а – лики. Но не христианские, а некоего «допотопного», мифологического, довременного состояния мира. Это лишь облеченная в плоть суть – мифологически-первородная – мужчины-женщины – андрогины (Платон). Они – «из древней тьмы» - «на мировом погосте» (И.Бунин). Марево – это и есть «древняя тьма» из «мирового погоста», «возраст» коего, может быть, два миллиона лет назад… Но не мумии, а живую, струящуюся жизнь способен достать из этой мифологической древности художник Валерий Миронов.
И марево/меон/хаос – оно не статично, оно подвижно, зыбится – в нем «становится» сама материя.

ххх

По сути, художник сам творит миф – о «довременных» мирах и сущностях. Творит – на пике цивилизации – в одиночку! (При том, что миф сегодня преимущественно понимается как творчество коллективного бессознательного определенной эпохи развития человечества и исторически вполне фиксированного типа сознания).
Отсюда темы творчества Валерия Миронова – его интерпретации архетипов. Его «психические сущности», в которых «воспоминается» первозданно-неартикулируемое – из «древней тьмы». Художник нашего времени и одновременно с этим вне исторического времени как такового. Валерий Миронов – мифо-творец, и мифо-творение происходит на наших глазах и в процессе. Методом «калейдоскопа» (Леви-Стросс) из осколков бывших древних сакральных миров он выкладывает собственный удивительный узор и в итоге получается как бы новый центр сопричастности – новый тотем – но только не в жизни, а в искусстве – арт-тотем.
Что это за феномен в искусстве нашего времени, какие потаенные структуры нас самих он выговаривает/
являет своим уникальным творчеством и зачем художнику пика цивилизации эти «провалы» в марево «древней тьмы»?
Мы и о собственной памяти мало что знаем – о ее «целях» и механизмах. Тем более – о памяти «прародимых хаосов» в нас, наших генах, в нашем подсознании, в нашем «бессознательном»… Ясно одно. Этот художник сам – некий «инструмент». Им – «помнит» первородный хаос. А задача художника – лишь как можно точнее эту память «записать». Это вполне объяснимая природа современного индивидуального «мифо-творения» художника и суть его мифо-творящей натуры. Суть его собственного «всеединства» как способа жизни (плюс множество увлечений и ипостасей самовыражения, плюс азарт/игра/необычайная молодость и живость духа, плюс редкая органичность натуры).
Современно ли единственное в своем роде – ни в одну традицию не вписывающееся(!) – экзотическое для глаза современного человека творчество Валерия Миронова (за что и получил в одном из искусствоведческих «исследований» определение «художник-фольклорист»!)? – Да! И по особенным законам и логике – очень современно. «Дух дышит где хочет…». И «довременная» память оживает где хочет, как хочет и через кого хочет (превращая такого человека, творца в свой «инструмент». Но если такое его «присутствие в бытии» определено Провидением, то от него ничего уже не зависит: не писать, не «выписываться» в свои полотна до изнеможения тела и духа он просто не может…).
Главный закон этой «памяти»: она алогична! И в мифе – особая «логика»: логика мифа – алогизм. И Валерий Миронов никогда ни в одну привычную и известную логику не вписывается как художник – к его творчеству трудно подобрать какой-нибудь –изм. «Логичных» и вписанных в известные культурные традиции маститых художников много – намного меньше алогичных. Но он не «авангардно»-алогичный (чем ныне целый «Гараж» заполонен!) – а мифологически алогичный. Первородно – от «прародимых хаосов» бытия и души (нашей - непостижимой в составе ее «вещества» - души!) – алогичный.

ххх

Мифо-творение Валерия Миронова – философично (онтологично) по сути, по «объему» и уровням бытия, по формам и даже по цветовой гамме. Это – особенное мировосприятие, мировоззрение. Это необъяснимо для современности возникший «слепок» бытия: слепок тех древних психических сущностей-архетипов, которые незримо живут в нас, неартикулируемые, – в психике современного человека (их «вычислил» и объяснил в свое время К.Г.Юнг), и которые «мерцающими» сущностями и вариантами отзываются неожиданно в новом «мифотворчестве» искусства.

ххх


«Работающее» пространство и смыслосозидающий контекст Валерия Миронова: «эксперимент» художника – «обращенность» ликов мужчины и женщины – расширение пространства – сужение пространства. Что за этим? – «Оборотничество» и «обращаемость» архетипа – лика/образа – смысла на полотнах Валерия Миронова. Мир не двоится, а «дробится», устремляясь к множеству и бесконечности. Но «дробится» для «возвращения» в последующую целостность картины мира и для воссоздания истинных, первородных «сущностей бытия» (древо, которое включает «лики» - людей, животных, гадов…).
Таким образом, по сути, Валерий Миронов посягает на невозможное: он материализует синкретический (или точнее было бы сказать: целостный) тип сознания «первочеловека» (!) Синтез при этом – не самоцель, а инструмент, метод, путь движения к онтологической сердцевине бытия.
При этом в мире Валерия Миронова есть добрый баланс: в нем уравнены все «твари» живые: люди, животные, гады… - уравнены в той первоначальной «иерархии» миротворения, по которой созидал мир Господь.
Художник, можно сказать, воспроизводит саму материю времен «доисторического» творения в процессе ее становления. Воспроизводит мир практически первых дней Творения по библейской «хронологии». Это чудо Творения есть чудо Бытия (до потопа, до времени – и тем более – до истории). Кажется, что архетипы Валерия Миронова из «Шестоднева», из первых шести дней Творения Мира Господом: из «праха земнаго», из воды и плазмы (марево и напоминает собою весьма очевидно плазму!), из воздуха и огня (он – в ликах, в крови его героев-«портретов», в цветовой гамме, которой пишутся лица-лики: кирпично-красный оттенок древнейшей, монголоидной расы).

ххх

И оттуда же – истоки средневекового раблезиански-карнавально-смехового архетипа. «Смеховое» карнавальное Средневековье ведь возвращает и узаконивает те же первозданные структуры и механизмы человеческой природной стихии, какие запечатлели дионисийские сладострастно-трагические «пиры» Диониса.
И вся Средневековая серия (и европейски-раблезианская, и язычески-русская, порой лубочная) – и в целом мироновский архетип Средневековья – не что иное, как еще один «луч» к «прародимым хаосам» - но теперь уже не материи, а человеческой природы. Причем, это та самая, страстная, дионисийская, неискоренимая и индивидуализирующая природа (выявленная Ницше через две доминанты европейской культуры и обнаруженная им в трагедии древних греков), которая лишь и делает человека живым – в противовес аполлонически-запечатлевающей, фиксирующей, статуирующей, «канонизирующей» - традиции.
Кстати, Валерия по преимуществу и интересует эта – напрочь забытая всей последующей культурой – линия про-явления человеческой природы и натуры – дионисийская. Параллельная – апполлоническая – и до него уже написана всей европейской и мировой культурой… Он – ее не повторяет. Он пишет то, что до него практически никто не писал (может быть, Босх прикоснулся, но тенденциозно – преимущественно через миры нисхождения).
Валерий Миронов пишет «материю как таковую» - и процесс, и сам момент ее сотворения. И это – сюжет его полотен, серий, динамическая основа каждого его архетипа. И это его – неповторимый и единственный в своем роде - «экзистенциализм»: взгляд на «сущности бытия» через процесс творения этих сущностей.
«Прародимые» истоки человеческой натуры выплеснулись в дионисийстве, восторжествовавшем еще раз (в еще одном историческом варианте) в карнавально-смеховой культуре европейского Средневековья и по-своему – в русском инварианте – в языческих «рудиментах» русского Средневековья. Культура Средневековья запечатлела и выразила (и до сего дня выражает в «двоестроении» русской души) жизнь русского духа. Две стороны – молитвенно-духовная и язычески-дионисийская – и составляют суть и природу «русского духа», которую Валерий Миронов точнейше улавливает и с коей создает «слепок» на полотнах немногочисленной, но выразительнейшей «русской» серии. Так ведь и Ницше гениально прав был, когда обнаружил и проявил две линии в многовековой европейской культуре.
Таким образом, и «русский европеец» Валерий Миронов справедливо идет путем общеевропейской культуры, оставаясь – русским: «миры-архетипы» своего народа вписывая в процесс Творения. Так же – как когда-то «Повесть временных лет» вписала русскую историю в библейскую мировую историю.
Вопрос в ином: готов ли русский зритель в полном объеме воспринять, «вместить» и адекватно оценить – творимый в начале третьего тысячелетия «русским европейцем» – миф мировой культуры?.. Пусть – будет услышан не его славы ради – для творцов его типа она немного значит; для них превыше всего свобода – в которой и Бог мир когда-то творил. Будет услышан для нашей памяти – для нашего восстановления утраченной целостности, целостности уже «разделенного Я» (У.Лейнг), раздробленного цивилизацией, тотальной «объективацией» (Н.Бердяев) плоти и сознания, раздробленного веком материализма и потрясающей «нематериальности» всего окружающего.

ххх

Особая тема и «факт» – тело самого художника – редкое по пластичности, органике движения, первородной стремительности – и «слиянию» со всеми «первородными» орудиями, которыми человек «покорял» мир: лук, сабля, ножи…

ххх

«Игровые» увлечения (и поведение) Валерия Миронова как раз и есть инструмент «самоидентификации» художника в не исчерпывающе родном для него настоящем эмпирическом пространстве и времени. 
Это очень продуктивный прием артистического перевоплощения, «переживания» в целом или фрагментарно состояния эпохи. Остальное – «доигрывает» его богатейшая творческая фантазия, его художественный вымысел. Но такие игровые «тренинги» - обязательная ступень в процессе создания цельных художественных миров – инонациональных, инокультурных, иновременных.
«Игровая» по сути натура художника с ярчайшим артистическим началом видит жизнь через миг, ловит миг, его «играет» – «про-игрывает» – обыгрывает.
Полный адекват этих приемов перевоплощения художника-артиста – его Мастерская. Пространство – творящее художественные миры. Очень динамичное, игровое, подвижное, многоликое, многосферное/полисферное – потенциально «чреватое» теми самыми мирами, которые потом всплывают на полотнах Валерия Миронова:
Лампа
Стулья
Оружие: сабли, шашки, лук
Халат.
Собственно «инструменты» работы художника – палитра, краски, холст – занимают в нем лишь часть места! Остальное же – пространственные и временные модели «миров», которые могут быть мгновенно смонтированы, сконструированы из практически всех имеющихся «под рукой» материалов (К.Леви-Стросс), предметов и вещей – и которые потом оживут на полотнах. «Опрокинуть», спроецировать их на полотна не сложно даже человеку, не наделенному художническим видением. И это динамичное, полисферное, многопредметное и «потенциальное» для конструирования художественных миров пространство мастерской – органичнейшее продолжение самого хозяина.

ххх

Валерий Миронов не изобретает новую цветовую гамму для своего «сюжета» первотворения материи и мира. Это вывело бы его живопись за пределы воспринимаемой глазом сегодняшнего человека гаммы и палитры и вывело бы искусство за пределы искусства. Авангардный эксперимент по установлению пределов искусства Валерию Владимировичу ни как личности, ни как художнику не близок. Он гораздо ближе подходит к тем самым, искомым авангардистами всех направлений границам искусства, но своим путем: через миф – возвращаясь к сюжетике первотворения бытия…
Более того, художник работает в традиционнейшей манере – холст/масло, но вот технология этой традиционной манеры им явно трансформируется и принципиально обновляется. Мазок – «краткий», «отрывной» - создает и проявляет не плоскую поверхность холста (для классических форм и сами условия подготовки и грунтовки холста предполагают гораздо большую строгость и «гладкость» его). Художнику важнее получить некий эффект массы, состоящей еще лишь из воздуха и воды, – зыбящейся, «вспученной», «первородной» по «хронотопу» и по состоянию. Сам «неплоский» холст как нельзя лучше передает «фактуру» первородного марева/меона/хаоса (меональную слизистость лишь «становящейся быть» материи)…
Таким образом, не «взрывая» фундаментальные, природо- и структурообразующие основы живописи как вида искусства (цвет, материал, тип «материальной живописи», техника х/м), Валерий Миронов чисто технически достигает того же «фактурного» эффекта, какого в традиционной европейской живописи достигал лишь обоснованный великим Леонардо эффект сфумато, - эффекта «наполненности». Но если в сфумато это наполненность пространства полотна воздухом, то у Валерия Владимировича – наполненность зыблемо-становящейся «материей как таковой».
И потому характер мазка – определяется степенью «концентрации» масляного раствора: он как бы «разжижен», возможно, несет в себе больше водного «фермента»… В любом случае, возникает столь необходимый эффект «неплотности» письма, который единственно и может передать «зыбящуюся» стихию и органичнейшим образом дополнить «авторским» способом подготовленный холст.

ххх

И тем не менее художником передана не «немота» момента первотворения мира, но скорее бессловесность, «безглагольность» доисторического, еще не «выговоренного» покоя – абсолютного и таящего в себе «невысказанные» и множественно-бесконечные в потенциале смыслы («говорящие» рыбы!). Эту «запечатанную» до времени немотой бездну смыслов и высказывает, выговаривает художник афоризмом, сопрятанным в картине. Этим авторским афоризмом художник как бы «переводит» картину на язык людей, сам раскрываясь еще в одной увлекательнейшей творческой ипостаси – художника-переводчика.

ххх

Наряду с мощнейшей человеческой и художнической интуицией автора («прорыв» в «вековые» состояния мира, в «праосновы» бытия!), живопись Валерия Миронова остро (по «западному образцу») – интеллектуальна.
Интеллектуальна:
1) Своей «конструктивностью» и концептуальностью. Воссоздан абсолютно необычный «хронотоп» мировой истории в индивидуальном авторском мифе: от «меонально-хтонического» состояния материи – до дионисийских праоснов Средневековья – до этно-эпоса в ликах современных «экзотических» персонажей и т.д.
2) Все творчество – на потаенных «мерцающих» глубинных онтологических прасмыслах/смыслах бытия материи и жизни человеческой души/натуры – дионисийской первозданности двусоставной человеческой структуры.
При этом внешне – просто необычная, яркая, забавная «игра» полотна (немного «ребус» + яркая картинка из жизни людей или животных + необычный мир, какого в русской традиции практически ни у кого не встретишь). Но суть именно в этой бездонности/бесконечности мерцающих смыслов! И чтобы воспринять их, нужна неплохая эрудиция, общая подготовленность и довольно высокий культурный уровень зрителя. Желательна – «звериная» интуиция и мощнейшая работа интеллекта. И тогда – может открыться мифотворец-художник «Валерий Миронов как он есть».
3) Напряженнейшую интеллектуальную работу предлагает (и включает в диалог и в сотворчество с художником!) афоризм, сопрятанный в картине.

Она многофункциональна и полисемантична.
- Во-первых, это, как было сказано выше, авторский «перевод» на язык слова языка живописи, что уже само по себе крайне интересно, необычно и содержательно для наиболее полной и точной интерпретации картины. Текст дополняет изображение, а изображение – текст, в результате чего эти культурные практики сливаются воедино, отсылая нас к синкретическому, а точнее целостному, восприятию. Такой авторский ход явно трансформирует и живопись как вид искусства, и жанр конкретного полотна – устремляясь все к той же «первоначальной недифференцированности» содержания и формы, которая свойственна лишь мифу. Валерий Миронов подписью вселяет в картину те самые, «мерцающие» в полотне-мифе «прасмыслы», которые мы с очевидностью обнаруживаем в классическом мифе. Афоризм (а отнюдь не просто название) картины раздвигает границы полотна и позволяет услышать (именно даже услышать!) в нем отголосок некой целостности бытия.
- Во-вторых, это «выговаривание»/«высказывание» доисторической «немоты»/бессловесности/безглагольности самой праматерии. И роль «языка» ее берет на себя собственно художник, ее запечатлевший (а, значит, переживший, прочувствовавший, пропустивший ее через себя – в прямом и всех переносных смыслах). Так В.Маяковский некогда взял на себя мессианскую роль быть «языком улицы безъязыкой – которой нечем кричать и разговаривать»… Право и долг, который художник, выговаривающий «безмолвности», берет на себя, едва ли не пророческим даром и самопожертвованием обеспечивается...
- В-третьих, авторский афоризм в картине это своего рода «эмблематизация»/поименование (причем, то самое, «первое», как в сам «момент творения») того, что является из хаоса/меона/марева! Валерий Миронов идет к слову из первоматерии, ее «поименовывая» словом – фразой. Поразительно интересный процесс рождения «первосмысла»/первослова из мрака «немоты» и из «немотности» той самой праматерии, которую тогда (!) именовал Логос. Мироновская подпись, таким образом, и следует «по пути Логоса». Валерий Владимирович принципиально обновляет и живопись, и слово. Он – идя путем мифа и Логоса – сначала «просто» выходит из системы традиции и всех традиций, оказывается in illo tempore (во времени оно) и далее поименовывает мир изначально, от самих его истоков.

ОБ АВТОРАХ: Валентина Заманская – доктор филологических наук, профессор; Игорь Чиндин – кандидат философских наук, доцент.