Старообрядцы и русское религиозное чувство. Часть 2

Раньше можно было ничего не делать. Пошёл, когда надо покрестился, когда надо тебя отпели и потом куда-то попал, ничего от тебя не зависит. В этой ситуации всё по-другому. Нельзя было сидеть и ничего не делать. Надо было как-то себя вести, надо было принять решение. Значительная часть просто пошла на поводу у властей: раз говорят троеперстно, значит троеперстно, четырьмя так четырьмя, хоть шестью.

А у нас оказалась часть общества… может быть, был какой-то психологический отбор, может быть, его не было, это отдельный вопрос. Но так или иначе значительные массы приняли решение, что - не право государство, что оно отступило от Господа, что русская церковь предалась дьяволу. И в этой ситуации оказалось, что надо не просто так сидеть где-то в тайге и думать – надо как-то действовать, надо что-то делать, надо спасаться. Кстати, вот этот активизм, сначала религиозный, он потом стал одной из основ социального активизма. Протопоп Аввакум, блестящий мыслитель, читали его житие? Обязательно прочитайте. Это изумительная вещь. Толстой просто плакал от радости, когда наткнулся на житие Аввакума, написано им самим. Там элементы церковно-славянского языка, при этом совершенно новые неологизмы, новые обороты. Короче, судя по Толстому, Аввакум сделал для русского языка не меньше, чем потом Пушкин. Язык совершенно изумительный и очень легко понимается. Он не такой замшелый, кондовый, как язык XV, XVI века. Он новый язык.

Он и в других своих произведениях, и в житии объясняет, что вы думаете, что, бояре и архиепископы за вас ответят? Когда вы окажетесь в том нехорошем месте, всем, кто вас окружает, и объясняйте, что не вы виноваты, а архиепископ. А он говорит: «Я верю в тебя, бо искра Божья в тебе есть». Что такое искра Божья? Человек создан, в соответствии с христианской доктриной, по образу и подобию Божью. Но не в смысле уши, нос и так далее, а в смысле – в человеке заложена Божья искра, и человек поэтому склонен, скорее, к узкому пути добра, чем к широкому пути зла. У человека есть свобода выбора, это православие никогда не отрицало, но склонность должна быть у человека, в отличие от протестантизма. Человек богоподобен в своём стремлении к добру. И Аввакум говорит: «Искра Божья в тебе есть. Не надо на архиепископов ссылаться. Ты давай сам работай».

Я приведу такой интересный пример. Терпение – это очень важная богословская и вообще христианская нравственная категория. Крестьянский вариант этой идеи: Господь терпел и нам велел. Сораспятие Христу. То есть чтобы спастись, лучше всего терпеть. Но, естественно, в средневековом православии терпение – это, скорее, кротость, смирение и так далее. Даже в раннем старообрядчестве. Я проводил контент-анализ всех известных произведений Аввакума. Метод парной встречаемости категорий

Оказалось, что терпение никак не связано со смирением и кротостью. Смысл терпения в борьбе. Терпение как борьба за веру. Вспомним определение апостола Павла, то такое вера: уповаемых извещение, то есть ожидание обещанного. Что делает верующий? Сидит на попе и ждёт, пока реализуется то, что обещано ему Господом. А здесь оказалось, что это не вера ожидания, а вера деятельности. Аввакум так прямо и говорит, без всякого контент-анализа ясно: «Делайте. Во гробе бо не поделаешь». И вот старообрядцы уже с самого начала оказались в ситуации, когда… Что им предлагалось государством и официальной церковью, я уже объяснил, а теперь появилось новое предложение, выход: давайте работать, давайте делать, спасать веру. Как спасать веру?

Что такое церковь? Церковь – это сообщество верующих, ничего больше. Значит, надо спасать сообщество, нужны какие-то новые анклавы, что-то ещё. Где? В центре очевидная гонимость, поскольку старообрядцев предали анафеме, их стали преследовать, заставлять силком перейти в официальную церковь. Аввакум предлагал, чтобы физически спастись, что-то такое придумать. Придёт поп, будет вас крестить, скажите, что вы собаку выгоняете из избы. А собака – везде нечистое животное, она не может жить в доме. Кошка может, собака – нет. Что собаку из избы выгоняете, ещё что-то такое. Аввакум пишет одной женщине: «Ты скажи ему: “Батюшка, не до того мне”, – а там пусть крестит как хочет. Главное, чтобы по совести-то было». И вот эта новая внутренняя вера, вера деятельности опиралась как раз на те новые качества человека, индивидуума, о которых я говорил – это и подписная икона, и многое другое. То есть человек стал осознавать себя личностью.

Кстати, это проявилось и в богословии, вот эта идея богоподобия человека в Библии есть. Но Библия чем велика – там огромное количество идей. В каждую эпоху востребована какая-то идея. У меня один студент, верующий человек, спросил, как я отношусь к идее богоданности Библии. То есть её написали люди или это документ, который передан Господом? Я ему сказал и вам скажу. Я ничего не знаю про эти вещи, но я могу сказать, что состав Библии очень эклектичен, там есть произведения XVI века до нашей эры, есть произведения совсем новые, если говорить о Новом Завете, начала I тысячелетия. Она составлена достаточно искусственно. Некоторые элементы я совсем не понимаю, как там оказались. Например, совершенно эротическая песнь Соломона, где просто неприлично читать было в средние века, её никто и не читал, только тайком.

Но самое главное – две тысячи лет документу, в разные эпохи характерны какие-то исторические формы, а другую – другие формы. А здесь один текст, почти без изменений. Две тысячи лет в разные эпохи направляет человека к одной и той же точке – к соединению с Богом. Вот такой текст, искусственно составленный, с дописками, с помарками, с исправлениями. Как стреляет израильская винтовка, которая стреляет из-за угла, каким-то образом всё время меняется вот эта стреловидность крыльев. И зовёт человека в одном том же направлении. Человека средневекового, человека вообще полупервобытного, если говорить о германцах или славянах, и современного человека, который сидит за компьютером и даже понимает, на какие кнопки нажимать. Поэтому в этой ситуации вот эти тексты во второй половине XVII века были интерпретированы в соответствии с этой самой второй половиной XVII века. И Аввакум там нашёл, что надо делать,что надо работать, что человек ответственен за себя лично, за свою жизнь, за свою душу и за всю веру в целом.

Вы говорите, что Алексей Михайлович должен был опереться на этих людей. Но, во-первых, эти люди выявились как раз после этих реформ. И как раз это были люди… не факт, что они были передовыми. Они не выглядели передовыми. Они не подчиняются государству, они убегают в тайгу, за границу, что совсем уже пахнет предательством. Они пытаются уйти из цивилизованного, уже европейского центра России, Руси. Это мы сейчас знаем, что они были передовые, а тогда – ретрограды, консерваторы, против реформ, против государства, которое пытается модернизировать страну.

Идея модернизации придумана ведь не Петром Алексеевичем. Задолго до него и Алексей Михайлович, и его соратники, и потом различные его последователи составляли целые специальные прожекты модернизации России. Ордин-Нащокин, Василий Галицын – у них была задача, как развивать, модернизировать Русь, используя её потенциал. Огромная ошибка Петра была в том, что он отказался использовать этот потенциал, он решил отказаться от каких бы то ни было идейных схем, разработанных в течение предыдущих веков. А как известно, навязанное ни в одной стране не воспринимаются. Можно нам передать эти концепции, за которые заплачено потом и кровью западноевропейцами. Но нам-то непонятны были эти новые идеи. Это был кросс-культурный конфликт. Пётр специально дискредитировал православие, чтобы начать с чистого листа. Знаете, как в известном тексте: кто был ничем, тот станет всем. Кто был ничем, ничем и останется. А Русь была… этот миф о сонном Московском царстве. Иностранцы, приезжавшие в качестве шпионов или по зову души на Русь, восхищались тем, какие активные русские, как они любят торговать. Один иностранный путешественник писал: «В Москве торговых заведений больше, чем в Амстердаме или в любом немецком княжестве. Каждый второй дом имеет лавку, огромное количество каменных домов и так далее».

И ревизская сказка – это перепись населения, чтобы собирать налоги. По ревизским сказкам 60–70-х годов, в Москве 38 % населения могли читать и писать. Для привязки – в Лондоне 40 % . Большая разница? Сонное московское царство? Нет. Пётр I считал, что это неправильно, и мы построим какое-то новое государством. Закончилось сами знаете чем – 1917 годом. Если закончилось. Поэтому тут всё очень непросто. Кросс-культурный пример, замечательный, с моей точки зрения, красивый пример: непонимание страной то, что предлагает Пётр I, и привязки, опоры страны на православные ценности, от которых Пётр отказался и которые развивали старообрядцы в новую эпоху.

Полтавская битва, первая огромная, масштабная победа над врагами. До этого таких не было со времён, наверное, Куликова поля, и то там неясно, кто победил, по большому счёту, как сейчас говорят. Пётр I даёт в соответствии с европейскими нормативами приказ всем строить триумфальные арки. Не надеясь на замшелых московских жителей, он рассылает по крупным городам план триумфальной арки и список картинок, что там должно быть нарисовано. В Москве купцы поддержали. Строят эту арку. Построили, разместили. Там был сюжет: Самсон, который борется со львом, потом раздирает пасть этому льву и попирает его ногой. Такой комикс. Так вот, приехал Пётр в Москву, его с гордостью ведут, он едет к этой арке и обалдевает, потому что на арке нарисовано всё наоборот: Самсон борется со львом, потом лев уходит в кусты, что с Самсоном – понятно.

Как же так?! В чём проблема? Дело в том, что принцип размещения картинок не был указан в этом документе, и купцы приказали его расположить так, как знает русский человек. Как русский человек знает? Как иконы в иконостасе. Других картинок-то нет. А в иконостасе как? Царски врата, справа икона, слева икона. Так же и тут было расположены: царские врата, слева, справа, слева, справа. Не так, а совершенно в другом порядке. И получилось так, что лев ушёл спокойно целый и невредимый. Тем более нехороший намёк, он же бежал в Молдавию, в Османскую империю. Тут критика, не добил, мол. А оказалось просто так, такой классический кросс-классический конфликт. Так везде было, всегда, по всем вопросам.

Они просто не понимали, чего он хочет. Что такое общественная польза – кто это знает? На западе это знают, конечно. Новые органы управления, Пётр попросил Лейбница составить план новых органов власти, вот этих калений. Это было совершенно непонятно, это было не наше. Наше было православие, вот они были идеи. Предпринимательство обелить – не вопрос. Революционнейший документ XVI века одновременно с творениями Лютера и Кальвина объяснял, что есть такая штука – праведное стяжательство. То есть праведно стяжать можно на определённых условиях.

Душеспасительность физического труда. Сначала, так же как на западе, речь шла о правильно стяжании церкви, о душеспасительности труда ради веры. Вспомним Иосифа Волоцкого, который ввёл в оборот такое понятие, как душеспасительность физического труда. И в его житии так и говорится, что он показал преславный подвиг – он молол жерновами зерно. Что же тут душеспасительного, казалось бы? А вот новая идея, что физический труд… На благо веры. Он же не для себя лично молол, он молол для монахов, для монастыря. Конечно, были какие-то рациональные идеи и раньше. Одно дело – церковь настаивает на губительности торгового промысла, а другое дело – население, народ.

В XVII веке появляется интересная пословица: купец за товаром, Бог за накладом. Прибыль. То есть прибыль от Бога – поговорка. Появляется: от трудов праведных не наживёшь палат каменных. Вот конфликт, вот цивилизационный кризис. И то, и другое – вторая половина XVII века. Вот Ордин-Нащокин сидит, корпит над этим планом, как на основе православия модернизировать Россию. Василий Голицын тоже этим занимается, как православную цивилизацию вывести в новое время. Я осовремениваю термины. Слова «модернизация», конечно, не было ни у того, ни у другого. И, конечно, это прекрасно понимал и тот, и другой, а Алексей Михайлович, и Фёдор Алексеевич, и многие другие.

Пётр также это понимал, но он сделал совершенно по-другому – он отказался от старого. В результате произошла деэтизация общества. Этот Кросс-культурный конфликт пришёл к тому, что давайте дальше воровать и обманывать, что привело, кстати, к росту всякого рода обманов. Вот эта купецкая ловкость, которая должна была уйти как добродетель, сохранялась. В начале XVIII века даже была такая история: один голландский купец обманул целую группу российских купцов и убежал, вернулся на родину. Через несколько лет вернулся, думал, что про него уже забыли, и утром его слуга будит: «Хозяин, там стоят какие-то люди с бородами и размахивают руками». Он посмотрел, а это те купцы, которых он обманул. Он думал, что сейчас бить будут. Ну что делать? Человек, видимо, был достаточно крепкий в смысле характера. Он приказал открыть. Дверь открыли, вошли эти купцы и с порога бухнулись в ноги: «Батюшка! Расскажи, как ты это делаешь. Давай кумпанство организуем», – в смысле дальше всех будем обманывать. Вот, пожалуйста.

Голландцы и англичане друг друга купцы не любили, и вот англичане писали про голландцев, что те, мол жулики; голландцы, естественно, писали про англичан, что они жулики. И вот где-то уже в первой половине XVIII века один англичанин написал, что голландцы – жулики, но они так научили русских, что русские превзошли их в своём мошенничестве. Почему? Раз Бога нет, то всё можно. Деэтизация. Отказ от таких строгих нравственных представлений. Россия шагнула, но не туда. Но не вся. Оказалось, что значительная часть населения, остаётся как бы на позициях вот этих ретроградных, старых, на позициях православной нравственности, на позициях православной этики, только теперь более активной, теперь уже активной и в социальном плане, потому что для того чтобы спасти веру, нужна церковь, нужно куда-то бежать. Вот побежали в Польшу, в Турцию, в Османскую империю, в Сибирь (Сибирь была колонизована старообрядцами, как известно), и на север, в Поморье.