Старообрядцы и русское религиозное чувство. Часть 1

Не надо считать Никона таким уже утопистом. Дело в том, что в условиях этой кризисности, в условиях, когда разрушалась Древняя Русь и должно было возникнуть что-то новое, в этой ситуации происходили и изменения в самой религиозной доктрине, и в самом религиозном чувстве. Я уже говорил, что росла религиозность, росла религиозная ответственность, росло и развивалось эсхатологическое чувство. Но важно было и то, что должна была поменяться, измениться сама церковь. Обострилось недовольство прихожан своими священниками. В ряде случаев священников просто били, причём по разному поводу. Если священник – пьяница, его могли побить. Если священник, наоборот, требует сухого закона в своём приходе, его тоже могли побить, и били тех же соратников Аввакума неоднократно.

Среди руководства церкви и даже у простого священства росла идея необходимости формирования вот этого нового священного Московского царства. Для Алексея Михайловича это было какое-то территориальное расширение, для простых священников это была сакрализация повседневной жизни. Православный человек, кто молится в церкви, вышел – уже непонятно кто, всё забыл. За счёт чего протестанты выигрывали о многих вопросах – за счёт того, что они всегда помнили, чем закончится дело. Здесь такой ситуации не было. И вот опять же тот же Никон и многие другие формировали идею того, чтобы не превратить Русь в монастырь, но перенести нормы христианской жизни на всю повседневную жизнь.

Тут есть параллели с протестантизмом. Совершенно по другим конфессиональным вероисповедальным мотивам, но с той же целью – сделать Русь святой. Один раз она уже былая святой, когда Владимир Святой, он же Василий, его крестили как Василия, Владимира не было в святцах. Так вот, будущий Владимир Святой принёс на Русь благодать. Почти через полвека будущий митрополит всея Руси, первый митрополит из русских, Илларион Киевский обосновал эту концепцию следующим образом, что равноапостольный Владимир непосредственно от Бога принял христианство и принёс его на Русь, и Русь сразу стала Святой. То есть не нужно было ничего делать, достаточно было креститься, и человек спасён. Из своего знаменитого «Слова о законе и благодати» Илларион удалил все слова угрозы: Бог грозный, Бог страшный. Никаких грехов нету. Ни одного греза не упоминается, ни одной добродетели не упоминается. Русь крестилась – она спасена.

Правда, за одним исключением – милосердие. Но это поскольку это был документ в адрес князей и руководства страны, поэтому там чётко проводилось… один-единственный религиозный долг – милостыня и милосердие. Те, кто не оказывает милости, сами окажутся без милости. Это единственное, на чём настаивал Илларион. Всего остального ничего нету. И поэтому Русь стала Святой. Потом эта концепция изменилась, понятное дело. И здесь в XVII веке, даже в XVI веке постепенно, в XVII оформилась, как раз среди этих людей – Никон, Аввакум и другие – концепция возвращения Руси в статус святой Руси.

Для этого надо было кое-что исправить в богослужении, но это мелочи. Никон много раз говорил, что всё равно, какой обряд используется – старый ли новый. Его прежде всего интересовали взаимоотношения церкви и государства, о чём он прямо говорил. 

Но самое главное – конечно, это отношение к религии. И вот здесь Аввакум и его товарищи не смогли простить Никону его шаги, связанные с религиозной реформой. Это был своего рода компромисс: Никон становится руководителем государства над царём, и взамен проводятся необходимые для государства реформы. Почему необходимые? Приближалось очевидное воссоединение с Украиной, а при этом обряд различался. Дело в том, что то, что поляки называли Украиной, эта территория была уже давно подвергнута некому воздействию со стороны западного, греческого православия, нового греческого православия, и с другой стороны, произошла некоторая катализация языка, например, и обряда тоже.

И оказывалось, что на Руси-то крестятся двоеперстно, а на Украине – троеперстно. Мы, значит, освобождаем братьев православных, они радуются, нас встречают, радуются от счастья, а потом оказывается, крестятся по-другому. Нехорошо получится. Произошла фактически украинизация обряда. То есть то, что предлагали новые греки… мы их сейчас освободим, руки к лопаткам, и сапогом по рёбрам – креститесь вот так. Они и так периодически поддерживали поляков в XVII веке. Эти казаки как цветок в проруби – то за ваших, то за наших. У некоторых даже были идеи самостоятельности. А тут ещё, оказывается, нет религиозного единства. Это же был чуть ли не главный идеологический стержень объединения. А как доказать, что мы тоже православные и мы с ними одной веры? Проще всего путём обряда. Естественно, тех, кого мы освобождаем, нельзя заставлять что-то делать не так. Это несложная идея, но эффективная. И были изменены соответствующие обряды. Даже был изменён религиозный язык.

Почему ещё Никон пошёл на эти изменения? В период политической раздробленности, когда наша страна состояла из разных кусочков, так называемых самостоятельных княжеств, она формально считалась Русью, но фактически части были независимы друг от друга. После объединения страны в XVI веке оказалось, что в княжествах различаются богослужения, различается пантеон святых. Есть местночтимые, про которых в других княжествах и не слышали. И митрополит Макарий в середине XVI века инициировал созыв специального собора, священного собора Русской православной церкви, так называемого стоглавого собора, на котором были унифицированы все обряды. Иногда двоеперстно крестили, где-то троеперстно крестились до XVI века, где-то по солнцу ходили на крестном ходу, кто-то наоборот, то есть были совершенно разные вещи. Святые – с этими вообще непонятно что было.

И вот стоглавый собор издал специальный документ, в котором всё было описано, как должно быть. Речь шла об унификации обрядов. Почему стоглавый? Участвовало 100 глав, 100 разделов было в документе. Всего 100 лет прошло с этой унификации, поэтому чуть-чуть вильнуть Никону казало не страшно. Тем более что, повторяю, это был компромисс, он за это хотел получить доминирование церкви, то есть уступить небольшое. Ему было совершенно по барабану, сколько там перстов сложение. Конфессионально это легко было объяснить, почему три: Троица, два - Богочеловек, а Троица вот она. Можно так, можно так, главное – грамотно объяснить.

Но он просчитался в главном: государство не могло принять эту идею, несмотря на то, что вроде бы Алексей Михайлович в религиозном отношении стремился к тому же – сделать Русь Святой, но он делал это политическими методами. А у Никона были шансы с опорой на эту идею освящения Руси. Но самое главное, в чём просчитался Никон – это восприятие вот этого незначительного изменения в обрядах. Дело не в пиаре, а в том, что значительная часть населения страны оказалась в очень сложной ситуации именно в этом кризисном XVII веке. В XVI прошло бы, в XV прошло. А вот в XVII, уже в условиях этого цивилизационного кризиса – нет. Почему? Дело в том, что завершалась так называемая конфессионализация, то есть люди осознавали себя православными. Осознавали себя верующими, должны были ходить на исповедь, вот они видели иконы и так далее.

И в этой ситуации вдруг государство (реформы же проводились от имени государства, не только церкви) отказывается от каких-то очень важных вещей. Почему важных? Дело в том, что обряд – вообще вещь очень важная. Мы недооцениваем обряд. Есть такой термин «старообрядцы», то есть обряд старый, а непонятно, что там новое. Но обряд – это, как сказал один замечательный мыслитель и деятель старообрядчества Арсений Уральский, есть сосуд нравственности. Обряд для нас до сих пор имеет большое значение. 

И вообще обряды… парад на Красной площади. Потом, внешние вещи, наши георгиевские ленточки – это элемент обрядовости.

Вот точно так же воспринимали этот обряд в XVII веке. Отступление от вот этой святости… Мы уже скоро станем святыми, а нам тут государство ставит подножку. Значительная часть населения, та, которая осознавала (потому что далеко не все понимали, что происходит), православного населения оказалась в ситуации не дай Бог кому пожелать. Чтобы спастись надо соблюдать все правила, нормы православия. Соответственно, нельзя креститься троепоерстно, это бесовская щепоть. Так на Западе вот эти отступившие от православия греки и прочие крестятся. Соответственно, только двоеперстное крестное знамение допустимо. Но государство настаивает на троеперстии. В данном случае троеперстие как символ изменений. Если человек должен спастись, он должен выполнять религиозные нормы.

Одна из очень важных религиозных норм – подчинение властям в широком смысле слова, и церковным, и светским. А тут выходит, что или вы гибнете, крестясь щепотью, или вы гибнете, не подчиняясь государству. Это жуткая дилемма. Что человек стал в этой ситуации? Думать! В поисках осознания новой ситуации, что делать в этой ситуации. Слава богу, нашлись умные люди, тот же протопоп Аввакум, которые стали подсказывать, что надо делать, как надо делать. Причём в этой ситуации это уже было подготовлено развитием русской цивилизации, в этой ситуации стал формироваться новый тип сознания.