Старообрядцы и русское религиозное чувство. Часть 1
Россия и Европа в 17 веке. Цивилизационный кризис и теория прогресса
Что из себя представляла наша страна в XVII веке. Только не Древнюю Русь. Лихачёв доказал, что XVII век – это не время древней Руси. По отношению к Европе мы это называем раннее новое время. Самое главное, что страна стояла на пороге чего-то нового. Ключевский сказал про Алексея Михайловича, что он занёс ногу, чтобы вступить в новую Россию, но так и остался с поднятой ногой.
Действительно, XVII век – век очень непростой, век кризисный. Как и в Европе, это был век, когда общество было подвергнуто такому оздоровительному разрушению, когда старое заменялось новым. Это всегда болезненно. И в Европе, и в России это сопровождалось резким скачком религиозности. Вспомните тех же протестантов, Мартин Лютер и Жан Кальвин, которые призывали к тому, чтобы «совлечь ветхого человека», то есть вернуться к христианству; обновиться, но обновиться таким образом, чтобы возобновить первоначальное христианство.
Мы знаем, как это произошло, с религиозной точки зрения на западе произошло всё печально, потому что произошёл отказ от Священного предания, от святоотеческой литературы, от таинств, от священства. У протестантов нет священников, нет храмов. Кирха – это просто молельный дом. Но при этом это были религиозные войны, это была борьба, это было много чего. И в результате получилась на свет западно-европейская цивилизация.
И в нашей стране тоже вот эта кризисность привела к росту религиозности. А в первой половине XVII века очень популярной стала богослужебная книга. Её покупали крестьяне, которые не умели читать. А не надо было читать. Это посредник в общении с богом, с божественным, сакральным и так далее. Иконы возили и продавали возами. 10–15 возов с горкой иконы, и с каждой деревней этот обоз пустеет. Почему? Вот это ощущение кризисности достигало даже распоследнего необразованного, не умеющего абстрактно мыслить крестьянина. Это ощущалось в воздухе. Тем более после смуты это было ясно. Эта смута усилила процесс.
Надо сказать, кстати, что в смуту сохранилось и даже расширилось книгоиздание в коммерческих целях. Московский печатный двор переехал в Нижний. Нижний стал столицей, когда поляки заняли Москву. И там работал и потом там остался центр. Но в любом случае стали возникать новые формы религиозности, особенно усилившиеся при Алексее Михайловиче в середине XVII века. При нём в самые первые годы стало обязательной исповедь. До этого в русском православии была необязательной. Теперь обязательно раз в год надо было исповедоваться. И появились книги, в которых записалось, исповедовался человек или нет. И так далее. Было очень много таких проявлений.
Кстати, одним из них были купеческие библиотеки. Тоже проявление кризиса. Почему? Купцы занимались нехорошим делом.
«Купецкое дело без ловкости, без обману невозможно», –писал Семён Полоцкий. Купецкое дело – это нечто богопротивное, нечто греховное. Тут и обман, тут и кредит, что очень плохо, и многое другое. Но в Западной Европе эти кандалы греховности были сняты протестантами, которые признали, что человек обладает собственностью, которую дал ему Бог. От этого, кстати, священное право частной собственности. Почему священное – потому что дал Бог, никто другой не может его отнять. У кого-то отнимаем-то? У Бога.
Более того, говорил Кальвин, Господь ещё потом спросит, а как это использовано. Помните притчу о талантах, когда было несколько рабов было у хозяина, хозяин уехал и дал каждому по таланту. Талант – это серебряная монета. И один закопал (отсюда выражение «закопать талант»), а кто-то потратил, кто-то ещё что-то. И вот те из рабов, кто приумножил, были награждены хозяином. Вот Кальвин это говорил о собственности: человек получил от Бога собственность, он должен её приумножать.
И плюс кальвинистская концепция о предопределении, то есть человек – зло. В православии нет, в католицизме тоже, там есть варианты, у человека есть возможности. В протестантизме человека, особенно в кальвинизме – очевидно, чёткое, ясное, стопроцентное зло. Поэтому он должен быть наказан. Но Господь, непонятно почему, в своей бесконечной доброте почему-то решил, что некоторые люди могут быть избраны к спасению. Они не лучше других, не хуже, просто решил. Причём это было решено в момент сотворения мира. И часть людей заранее спасалась.
Просто как компьютерный выбор. И эти люди, избранные к спасению, руководятся святым духом. То есть святой дух действует руками этих людей, он в них. Поэтому, конечно, они живут по Христовым заповедям. Такой избранный человек не может пройти мимо нищего и пнуть его, потому что в нём святой дух. А с другой стороны, если этот человек чем-то занимается, работает, то сами понимаете, святой дух не может быть неуспешен. Соответственно, это люди, которые успешны в своей профессии. Всё-таки речь шла о XVI веке, критерий успеха – деньги, которые имеют огромную ценность, потому что они являются доказательством вашей избранности, вашей спасённости. В православии человек не может спастись до страшного суда. Здесь – пожалуйста, они спасены и успешны в своей работе. Соответственно, отсюда и трудолюбие, и всё остальное, потому что человек должен доказать себе прежде всего и окружающим, что он спасён. И, конечно, такой человек пашет с утра до ночи, и это доказывает, что он избран к спасению.
Правда, там есть нюанс в кальвинизме, это такая лазейка: а если человек неуспешнен, значит он точно погибнет. Нет, есть ещё одна такая дополнительная деталь в этой концепции – это призвание. Человек может быть успешен только в том, к чему он призван Богом. А он может заниматься не тем. Он замечательный пианист, а он делает табуретки, табуретки у него колченогие, всё неправильно, и денег у него нет. Ему надо научиться играть на рояле. Отсюда до сих пор совершенно не осознаваемая традиция смены профессий. В Соединённых Штатах нормально, когда человек в юности меняет десяток разных профессий, и в конце концов оказывается где-то успешным, если, конечно, оказывается.
В православии в эпоху такого же кризиса речь шла о необходимости снять с себя вот эти кандалы, мешавшие предпринимательству, выражавшиеся в осуждении вот этого нечистого купеческого промысла. Отсюда и библиотеки. Купцы не могли удовлетвориться тем, что им говорят священники или духовники. Они пытались сами найти вопрос на этот вопрос в религиозной литературе. Поэтому купцы собирали эти книги. Они их читали, пытаясь найти там разрешение этого вопроса: как сделать так, чтобы заниматься торговлей и при этом не попасть туда, куда никто не хочет попасть из тех, кто в это верит. И отсюда феномен купеческих библиотек. То есть вполне ощущалась эта ситуация.
Параллельно, в кризисную эпоху, и в Европе, и у нас происходило… я использую выражение известного нидерландского история XIX века Якова Бурхарта, который сказал, что ренессанс (он говорил о Европе) – это время открытия человека. То есть когда человек стало осознавать себя не как корпоративную личность, а как индивидуально, не просто себя самого, а себя как некую индивидуальность, некую неповторимую личность. Началось это в верхах, в элите, а оптом стало распространяться. Это называлось «индивидуализация». Была ли она в России? В России вроде ренессанса не было. XVII век показывает, что ренессанса не было, но ренессансные явления были. Изменялось отношение к личности.
Два примера. Первый пример – хрестоматийный парсуны. Что такое парсуна? Это портрет индивидуального человека с его индивидуальным внешними особенностями, но исполненный с элементами канонов иконописи: на доске, теми же красками, в такой же технике. Но это человек, где видна индивидуальность. В средние века в византийской культуре как изображали императора? Они все были на одном лицо. Единственное, самое главное – это признаки императорской власти, и всё. Индивидуальных черт почти не было. И потом они постепенно начинают появляться в Европе. Индивидуализация в иконографии очень хорошо видна. У нас этого не было, а в Италии, мадонну с младенцем, где мадонна списана с собственной жены, дочери или какой-нибудь ещё знакомой девушки. У нас это тоже появляется, в другой форме, появляется индивидуальное изображение.
Второй пример, тоже хрестоматийный – это ограничение традиции анонимной иконы. Икона должна быть анонимной, на ней не может быть подписи человека, художника, потому что это не просто картина, надо было и попоститься, и благословение получить, и так далее, и сотворить икону с Божьей помощью, потому что образ-то Божий или какого-то святого. И они, конечно, не могли быть подписными. А вот в XVII веке появляются подписные иконы. То есть художники настолько обнаглели, что себя, своё имя ставят на портрете Богоматери, например. Это свидетельство как раз индивидуализации. И много другое появляется.
Появляется, например, идея прогресса. Идея прогресса вообще появилась не так давно. В Европе она появляется в XVII веке так отчётливо. Деятели английского просвещения…. А английское просвещение предшествовало французскому. Мы знаем, что французские просветители Руссо, Вальтер и прочие, а английских просветителей мы все в детстве читали, но никто не знает, что они просветители. Вы наверняка читали, причём запоем. Кого вы читали в детстве? Вы, конечно, читали «Робинзона Круза» Дефо, «Путешествия Гулливера» Свифта. Дефо и Свифт были главными деятелями английского Просвещения. Просвещения с большой буквы как течение социально-философской мысли. И они как раз оба были религиозными деятелями, и они как раз сформулировали (пока ещё не так отчётливо, как французы) идею прогресса.
Потому что в средние века концепция времени… в древнем мире концепция времени вообще такая зацикленная, то есть был золотой век, потом человек стал противиться богам, попал бог знает в какую ситуацию, потом всё восстановится и он опять попадёт в этот золотой век. В средние века то кольцо немножко разомкнули, то есть человечество развивается, развивается, развивается, и в конце концов будет страшный суд. А вот идея прогресса – это уже чётко и ясно, если относить её к развитию человечества: где-то там были, бог знает где, первобытные, и постепенно, поступательное движение, и будет идеальное общество. Тут Руссо с Вальтером в чистом виде.
А что же у нас здесь? Идея прогресса не сразу переносится, экстраполируется на развитие человеческого общества. Сначала это относится к отдельным людям. Главная цель средневекового мастерового купца – это сохранить достигнутое отцами. И всё. Детям даже часто не передавалось по наследству имение в широком смысле слово. Передавалось место в корпорации, имя, дом. А деньги куда должны были уходить? Церкви, монастырям, для спасения души.
В средние российские века это стало вообще большой проблемой. Из-за этого возникло такое явление, как поместье. Потому что вотчинники значительную часть своей земли отдавали монастырям для того, чтобы спасти свою душу. А что такое земля в средние века? С неё служили. С неё надо было содержать воинов, военных холопов, выводить их конно, людно и оружно. А с чего тут выводить, если две трети папаня отдал монастырю, детям оставил треть, там и воинов меньше. То есть земля – это был фонд заработной платы военных. А земля выходила из этого самого фонда, переходила к церкви.
В XV веке появилось поместье, то есть то же самое, что вотчина, тоже передавалась по наследству, тоже с неё надо было служить, но поместье было не отчуждаемо, то есть нельзя было подарить, заложить, продать. Поэтому помещики и ратовали за крепостное право, потому что в тяжёлое время помещик не может землю никуда деть, заложить или продать, а крестьяне могут уходить. И были случаи, когда в период каких-то серьёзных войн помещик сам брался за соху. Появилось поместье, это тоже фонд заработной платы.
Если возвращаться к нашей проблематике, то оказывалось, что это имение необязательно надо было кому-то передавать. Это надо было отдать церкви. Для христианина главное – это спасение бессмертной души. Всё остальное – мелочи жизни. Даже дети на втором плане. И в этой ситуации в XVI, особенно в XVII веке в русской литературе (я говорю о бытовых, они раньше назывались демократическими повестях) появляется идея прогресса личного. Я приведу пример: один купец гордится своим сыном. «Он лучше меня хочет быть», – говорит купец с гордостью. Это абсолютно невозможно для средних веков ни в России, ни в Западной Европе. Вот эта идея личного прогресса уже появляется.
И дальше – больше. Должны были дойти до прогресса общественного, но не сразу это всё происходило. И так далее. Я не буду подробно тут говорить. Но массовое явление в XVII веке – это уже новое, невозможное для средних веков. То есть Россия стояла на грани перехода в новое время, в новую цивилизацию. Старая разрушалась, новая развивалась, постепенно возникала. И вот в этой ситуации, в ситуации цивилизационного кризиса, иначе мы никак не можем назвать, оказывалось и государство. Российское государство также переходило в новое состояние, в новую эпоху. Хрестоматийные факты формирования централизованного государства, возникает система ведомств, они стали называться приказами, это система местных органов самоуправления. Но изменилось самовосприятие Русского государства.