1831 год. 22 декабря

Всегда любил Россию, но посетив гнилую Европу, я обожаю свое отечество

Здравствуй, любезный друг Киреевский. Наконец узрел твое писание. Отъезжая за границу я писал к тебе, но не получил от тебя ни полслова в ответ. Знал, что ты и все твои здоровы, ибо матушка всегда мне сообщает известия о вашем семействе. Теперь я в Женеве, пробыл четыре месяца в скучной, несносной Германии, а на весну намерен ехать в Италию. Побывавши еще раз в Карлсбаде, я возвращусь в Москву и поселюсь меж вами. Я особенно занимаюсь правами и намерен сделаться и законоведом и судьею. В Женеве солнушко законоведения - Росси, и я от него в восхищении. Очень бы хотелось мне с тобою побеседовать. Мнения мои относительно многого переменились. Узнав, что ты сделался журналистом, я обрадовался за твоих читателей, но пожалел о тебе. Журнал издавать можно только обществом, и даже большим обществом, а одному взвалить на свою шею такую обузу, - кажется мне, безрассудно. Если б я мог поверить, что ты можешь развестись с своею возлюбленною женою - ленью, и то бы не понял, как ты вдруг решился отдать себя в кабалу. Впрочем, желаю успеха от всей души. За имя твоего новорожденного хочется тебя жестоко побранить. Зачем было украсть его у Ксенофонта Полевого, который все твердит: будем же европейцами. Я хочу написать статью: Не будем же европейцами, и пришлю ее для помещения в твой журнал. Всегда любил Россию, но посетив гнилую Европу, я обожаю свое отечество. Европа пред нами дрожит как листок; скоро, надеюсь, будет нам поклоняться. Чем более узнаю европейцев, тем более утверждаюсь в мнении, что нет народа богаче одаренного, чем народ русский. Прощай. Принужден кончать. Засвидетельствуй мое почтение своей матушке и батюшке и обними брата, Языкова и пр. Пиши, я же на днях напишу тебе преогромное послание. Весь твой

Кошелев.

Ты всегда забываешь на письмах ставить числа: смотри не позабудь на 1-м No-мере Европейца поставить месяц и номер.