Последний император и политические проекты пронырливого метеоролога

В начале XX в. инженера и журналиста Николая Александровича Демчинского (1851—1915) знали в русском обществе довольно хорошо, хотя и не с выгодной стороны. Его считали шарлатаном и проходимцем и подобная репутация нашла отражение во многих статьях, записных книжках и мемуарах современников, в том числе Д. И. Менделеева, В. Г. Короленко, А. А. Блока, Андрея Белого и др. Во многом причиной такого отношения стала кипучая энергия Демчинского, его способность к безоглядному увлечению и не вполне обычно сложившаяся судьба.

В 1900 г. вышла в свет брошюра «Возможности точного предсказания погоды на какое угодно время вперед», в которой Демчинский доказывал существование прямой связи между изменениями погоды и фазами Луны. В последующие несколько лет эта теория была им развита еще в нескольких брошюрах и множестве газетных и журнальных статей, приобрела широкую известность в публике и вызвала возмущение и ожесточенную полемику в научных кругах. С 1901 по 1904 г. выходил редактируемый Демчинским журнал «Климат» (текст в нем печатался четырьмя колонками, параллельно на русском, французском, немецком и английском языках), содержавший как теоретические статьи, так и конкретные предсказания погоды (иногда сбывавшиеся).

Эта метеорологическая деятельность привлекла к автору внимание императора Николая II. Демчинскому была дана аудиенция, и затем он некоторое время был довольно близок к придворным кругам. Журнал «Климат» получил правительственную субсидию, редактору же было позволено писать императору «обо всем и всегда» (ИРЛИ. Ф. 265. Оп. 2. № 858).

К этому периоду жизни Н. А. Демчинского и относятся публикуемые материалы, составляющие лишь часть того пакета записок и проектов, которые он подавал на Высочайшее имя и в правительственные органы между 1902 и 1905 г. Император внимательно прочитывал послания Демчинского, о чем свидетельствуют пометы и замечания на полях, сделанные обычным в таких случаях для Николая Александровича толстым синим карандашом. Эти пометы помещены публикатором в подстрочник. Подчеркивания императора в тексте сохранены и выделены цветом, как и замечания на полях.

«Именно теперь самое благоприятное время начать перестройку русской избы. Следует твердо помнить исторический закон, прекрасно сформулированный знаменитым Боклем: «что одно поколение просит, как милости, то другое поколение требует, как права». Опасно, очень опасно выжидать того времени, когда мольба перейдет в требование, и потому нужно пользоваться моментом и на мольбу ответить милостью Соображая все, что сказано в настоящем беглом очерке, нетрудно вывести и заключение. Я осмелился лично доложить Вашему Императорскому Величеству, что не нужно быть пророком, чтобы предсказать, что Царствование Вашего Величества должно быть и несомненно будет Царствованием величайших реформ. В них теперь настоятельная необходимость, об них молит Вас, Государь, все русское общество. Мольба эта никогда не произносится громко, и в особенности тиха она теперь, когда условие мирного сожития с урядником есть единственное мерило чувства к родине. На современной житейской арене нет нигде места проявить свои святые чувства, свою преданность долгу, свое желание не только весь свой труд, но и самую жизнь свою положить на пользу родной земли. Все сведено на почитание урядника и на оказание содействия акцизному чиновнику. Каждым новым циркуляром Правительство как бы говорит каждому из нас: будьте паиньки и слушайтесь нижеследующих приказаний, а мнения вашего никто не спрашивает Клянусь Вам, Мой Обожаемый Монарх, что дальше жить так нельзя, что та рознь, которая установилась между Правительством и обществом, доходит уже до угрожающих пределов, что ядро с водой черезчур уж сильно остужено и что все принимаемые теперь меры еще больше остуживают эту воду — и вот-вот произойдет взрыв.
Прошу верить, что все то, что сказано здесь, не есть легкомысленная критика стороннего наблюдателя, а лишь вопль наболевшей души, вопль, который долго таился, ибо нельзя же ничего подобного говорить даже в дружеской беседе. Милость Вашего Величества ко мне и моим работам так велика, что я был долго в раздумьи — писать ли эту записку? Боязнь потерять Вашу высокую нравственную поддержку в моем одиночестве при метеорологических изысканиях почти решила задуманное мною писание в отрицательном смысле, но с другой стороны, счастье, выпавшее на мою долю, счастье исключительное быть выслушанным моим Повелителем, казалось, обязывало меня сказать всю правду, ту самую правду, которую чувствует всякий любящий свою родину и живущий не там, где-то наверху, а обыденной жизнью, среди людей, составляющих не Парнас, а Россию. Я никогда в жизни не врал, и тем более не мог бы покривить душой перед Тем, Кто осчастливил меня. Предстояло, следовательно, или написать все мои помыслы без всяких прикрас, или же не писать ничего. В этих колебаниях мучительных прошли почти две недели, что и было причиной запоздания этой записки; наконец, внутренний голос совести победил; он говорил мне: «если ты честный человек, ты должен говорить правду на пользу родине, если ты мелкий плут — молчи из-за корыстных видов и будешь презрен». Я решил говорить и говорю:
Прикажи, Государь, мне голову срубить, коли не по сердцу Тебе речь моя. Теперь не боюсь я и самой смерти.
Но если бы хоть одна моя мысль была бы одобрена Вами, Государь, о, как я был бы счастлив! Я бы нарисовал тогда грандиозную картину будущего благополучия дорогой моей материземли; никаких красок не пожалел бы я на то, чтобы изобразить ее величественный бюст в роскошных одеждах, с цветущим видом, окруженной всеми богатствами страны и... с преклоненной головой перед великим реформатором — Императором Николаем II!
Молю Вас, Мой Повелитель, осчастливьте Россию, утешьте ее страдания, дайте вздохнуть задыхающимся верным слугам Вашим. Дайте ей, этой красавице, новую жизнь и воздвигните себе памятник нерукотворный.
И это все так легко сделать! Стоит лишь призвать общество к жизни, оказать ему доверие, а не смотреть на него, как на собрание крамольников. Поманите только пальцем и все это общество возродится, все оно будет завтра же у подножия престола и сложит там свои силы, свой труд, всю свою жизнь на украшение того кресла, на котором сидит его Монарх, его Повелитель, его Высший идеал всего чистого, всего возвышенного на земле. Разве есть на земле что-либо более высокое, чем эта Идея? За ней, прямо за ней, следует — Бог. Я апеллирую в эту высшую инстанцию, к Богу, я молю Его о прощении за мой дерзновенный поступок.
Милостивое разрешение Вашего Императорского Величества подать Вам мою записку о современной жизни России еще далеко до того, чтобы я осмелился истолковать его как разрешение говорить о том, что же собственно нужно сделать при настоящем положении вещей, и потому я ставлю тут точку. Я считаю эту точку уместной еще и потому главным образом, что нахожусь в полной неизвестности, как будут приняты Вашим Величеством настоящие мои мысли. Верьте, Государь, что с того момента, как эта записка будет в Ваших руках, я потеряю то, что называется «покойное житие».
Томительная неизвестность такого решительного шага — ужасна. А вдруг я потерял все то, что приобреталось упорным трудом всей жизни, что выпадает в удел немногим счастливцам — милость Своего Государя? Это был бы страшный удар.
Но если бы Вашему Величеству угодно было осчастливить меня дальнейшим Вашим вниманием — все мои силы, все мои помыслы в Вашем полном распоряжении. Картина будущего России давно уже обрисовалась в моей голове и, как мне кажется, картина единственно возможного ее благополучного существования. Без Вашего милостивого разрешения я не смею ее здесь излагать и буду ждать рокового решения. «Иль со щитом, иль на щите».

2 июля 1902 г.
Н. А. Демчинский