Никто бы не решился дать взаймы денег неизвестной личности с подобной физиономией

Можно смело сказать, что ни об одном из событий нашей древней истории не было писано в Европе столько книжек и брошюр, как о личности, открывшей собой целый ряд плутов, принимавших на себя имя Дмитрия. Не удивительно, что и современные портреты этого странного человека явились в Германии в гравюрах, тогда как, сколько нам известно, никого еще там не гравировали из государей, царствовавших в далекой Московии.

Приложенный здесь портрет —работы Луки Килиана, аугсбургского художника. Трудно нам решить, с какого оригинала производил Килиан свою гравюру и была ли она кем-нибудь заказан. Насколько нам сохранились сведения об этом Килиане, мы не видим в них ничего, что бы указывало на обстоятельства, поставлявшие этого художника в близкое соотношение с московским царем или его родней, которая могла бы заказать ему этот портрет. Составление догадок ник чему не ведет. Очень может быть, что Килиан задумал составить эту гравюру, когда ему попался в руки портрет и вместе с ним одно из тех занимательных описаний похождений Дмитрия, которых тогда ходило довольно. Как бы то ни было, портрет самозванца, очевидно, сделан был рои его жизни или, может быть, тогда, когда весть о его смерти не разошлась еще по Европе, и художник считал его живым и царствующим в Москве: это показывает надпись вокруг портрета. Гравюра Килиана уже была издана покойным князем Михаилом Андреевичем Оболенским, (в 1839 г. гравир. Скотников), но в таком небольшом количестве экземпляров, что не могла составить достояния многочисленной публики. Теперь эта гравюра издается в количестве, равном количеству экземпляров «Русской Старины», и есть надежда, что не пропадет для занимающихся и интересующихся русской историей....

...Если Дмитрий не был Гришка и притом не был ни настоящим царевичем, ни уверенным, с голоса других, что он царевич, то кто бы он ни был, он все-таки обманщик, плут. Как же согласить это с теми светлыми чертами, которые проявлялись в его характере? Мы, конечно, не все в подробности знаем о жизни этого человека; но если верить рассказам голландца Массы (а не верить ему — он нигде не подает повода), то за царем Дмитрием водились очень не симпатичные признаки цинического разврата, да наконец, его поступок с Ксенией Борисовной не очень говорит в пользу его высокой нравственности. При том же в свое кратковременное царствование он много наговорил хорошего, много надавал надежд, но мало, привел их в исполнение. Хорошие фразы еще не дают права пленяться душою и умом произносящего эти фразы. Наконец, даже несколько светлых и великодушных поступков не должны приводить нас к такому заключению, что обманщик не в состоянии сделать этих поступков: нужно быть только умным, чтобы делать добро, соображая, что оно будет полезно для нас. Таким образом нас поражает до безрассудства великодушный поступок его с князем Шуйским. Если кого, то уж более всех должен был бояться самозванец этого Шуйского. Достаточно было того, что Шуйский, производивший следствие в Угличе и лично видевший труп убитого царевича Дмитрия, никак не мог поверить в истинность царствовавшего в то время человека, под именем убитого в Угличе Дмитрия. И, однако, самозванец не взвесил этого обстоятельства. Шуйский обвинен в заговоре против царя, обличен на суде, приговорен к плахе и — прощен, помилован тем царем, на которого он злоумышлял. Может ли, скажем мы невольно, так поступать хитрый обманщик? А между тем, всмотревшись в обстоятельство, можно признать, что самозванцем руководила надежда приобрести в Шуйском постоянного друга и верного слугу. Самозванец ошибся. Он нажил в нем свою погибель; но тут можно видеть в самозванце, вместо великодушия, значительную долю безрассудства, происходящего от неопытности, свойственной молодым летам. Как бы то ни было, но все светлые черты названного Дмитрия дают нам право считать его в известной степени умным, поэтическим и даже добросердечным, но всего этого еще недостаточно, чтобы признавать его честным и считать чуждым лжи и обману. Да и мало -ли видим мы исторических деятелей, способных на добрые дела и в тоже время готовых на коварство и лукавство во имя политики.

...Портрет очень красноречив и дополняет наше представление о том, что за человек был названный Дмитрий. Всматриваясь на этом портрете в черты лица его, нельзя не видеть личности очень не симпатичной, не внушающей доверия. Мы уверены, что никто бы не решился дать взаймы денег неизвестной личности с подобной физиономией, а еще менее положиться на нее в каком-нибудь важном деле. Если справедливо, что физиономия есть вывеска души, то нельзя сказать, что физиономия, которую передал Лука Килиан, выражала благородную, честную душу. Самозванец некрасив, но не это — порок его физиономии. Много есть людей не красивых по формам, но привлекательных по выражению лица, глаз, рта, улыбки и проч. О названном Дмитрии, по передаче Луки Килиана, никак нельзя этого сказать.

На овальной рамке вокруг портрета помещена латинская надпись:

"Дмитрий Иоаннович, царь и монарх всей России, король Московский".

Под портретом также расположены надписи по-гречески из главы 10 Премудрости Соломона: "И в узах не остави его, донеже принесете ему скипетр царствия и власть на слушающих его и живых же показа порок сотворивших нань и даде ему славу вечную". И по-латински: "Из удивления к доблести, которую Бог проявил перед народом, выгравировал Лука Килиан в Аугсбурге, 1606".


Килиан Лука, (Kilian, Lucas)
1579—1667, немецкий гравер из Аугсбурга.

Учился мастерству у своего отчима, знаменитого Доминика Кусто (Dominicus Custos) из Антверпена. C 1601 году Килиан путешествует по Италии. Переезжая из города в город он создает множество гравюр воспроизводящих картины знаменитых итальянских художников. Благодаря его работе мы сегодня можем составить представление о многих не дошедших до нас работах Тициана, Веронезе, Тинторетто... В этот период он вырабатывает свою характерную «живописную» технику работы резцом, передающую тончайшие оттенки светотени