Когда умеют взяться за русских, то можно на них положиться

«...Ваше величество пишет, что, по вашему мнению, по отношению к народу я должен короноваться прежде, нежели ехать в армию. Надобно, однако, вам сказать, что, так как война эта почти уже началась, то я не вижу вовсе средства короноваться прежде, именно относительно самого народ, так как я не могу короноваться с великолепием, к которому привык народ. Я не могу короноваться — потому что ничего не готово и ничего за скоростью нельзя здесь найти. Что же касается принца Ивана, он у меня под крепкой стражей, и если бы русские хотели мне зла, они давно могли бы мне сделать, так как я вовсе не остерегаюсь, предаю себя на сохранение Богу: хожу пешком по улицам, свидетелем тому — Гольтц. Могу вас уверить, что когда умеют взяться за них [русских], то можно на них положиться. А что бы подумали обо мне эти самые русские, когда бы увидели, что я остаюсь дома во время войны в моем отечестве, они, которые никогда не желали иного, как иметь государя, а не женщину, это я сам раз двадцать слышал от моих собственных солдат моего полка: «Дай Бог, говаривали они, чтобы вы поскорее стали нашим государем, чтобы нам не быть больше под владычеством женщины», а что еще сильнее: не стану ли я себя упрекать всю свою жизнь в подлой трусости и с горести, конечно, я умру, так как увижу в себе единственного из государей своего рода, оставшегося дома во время войны, которую ведут, чтобы возвратить несправедливо отнятое у моих предков, и я во многом потерял бы уважение вашего величества, если бы это сделал...»

Мы приводим восемь писем Фридриха II и семь ответов на них Петра III-го. Те и другие писаны на французском языке. Мы передали их в возможно близком переводе. Подлинные письма Петра сохранились, как отмечено в сборнике Устрялова, в отпусках, из которых пять написаны им собственноручно. Накиданы они вообще небрежно, на больших полулистах серой бумаги, с широкими полями, — писаны без знаков препинания, крупным почерком, со многими недопискам и неправильностями черновых набросков.

Письма Фридриха II, все собственноручные, писаны на четвертушках серой, тогдашней почтовой бумаги, мелким почерком, также почти без знаков препинания.


Соловьев Сергей Михайлович
История России с древнейших времен. Том 25. Глава первая. Царствование императора Петра III Феодоровича. 25 декабря 1761 - 28 июня 1762 года

«...После Петра Великого, после сокрушения могущества Швеции, русские люди привыкли считать себя безопасными со стороны Запада, где нечего было бояться ни от слабой Швеции, ни от слабой Польши, где союз с Австриею обеспечивал со стороны Турции, где самым главным врагом России считалась отдаленная Франция, не могшая, однако, враждовать непосредственно, могшая вредить только интригами, подкупами: борьба с Франциею ограничивалась борьбою дипломатическою. Но в конце первой половины XVIII века эта безопасность со стороны Запада исчезла: здесь вдруг выдвинулась на первый план Пруссия, игравшая до тех пор второстепенную роль; знаменитый король ее, искуснейший полководец времени, не разбирал средств для усиления своего государства захватом чужих областей; Швеция, Польша, Турция вошли в круг деятельности Фридриха II, и везде интересы его необходимо сталкивались с русскими. Россия приняла деятельное участие в союзе, составленном для сокращения сил прусского короля. Война выказала еще более эти силы, выказала вместе с тем необходимость со стороны союзников не уставать в преследовании своей цели, и Россия действовала неутомимо, несмотря на все внутренние и внешние препятствия. Цель великих усилий и пожертвований достигалась, Фридрих II доведен был до последней крайности - и в эту самую минуту вдруг все переменяется. Эта перемена не была торжеством известной стороны, которая держалась совершенно противоположных взглядов и теперь воспользовалась переменою царствующего лица для проведения этих взглядов; не было русских людей, которые сочувствовали Фридриху II и не сознавали необходимости сдержать его в непосредственных интересах отечества. Русские люди, бесспорно, тяготились продолжительной войною и желали мира, но мира честного, и этот честный мир был уже в руках, дожидаться его было недолго: награда за всю кровь, за все пожертвования была готова. Новый император возбудил бы к себе полное сочувствие в русских людях, если бы явился вооруженным посредником в умирении Европы, если бы, признавая по примеру английского министерства необходимость для Фридриха II удовлетворить требованиям противников, в то же самое время умерил бы эти требования. Сам Фридрих сознавал необходимость уступок с своей стороны, что ясно видно из его инструкции Гольцу; он готов был уступить России Восточную Пруссию, заявляя желание получить вознаграждение с другой стороны (очень вероятно, что он имел в виду западную, польскую Пруссию, которая дала бы ему возможность удержать титул прусского короля, и понятно опасение, возникшее между поляками, что соглашение между Россиею и Пруссиею произойдет насчет Польши). Фридрих II хотел стать в то же положение, в какое при конце своего поприща становился Карл XII относительно Петра Великого, уступая России все ее завоевания, с тем чтоб Россия помогла ему получить еквивалент в другом месте. Но что имел право сделать Петр I, раздраженный неприязненными поступками своих союзников, на то не имел права Петр III относительно союзников России в Семилетнюю войну. На одно имел он право - в случае сильных препятствий к мирному соглашению отказаться от своей доли вознаграждения от Пруссии, ибо хотя великодушие в политике обыкновенно не приносит плодов, но было бы удовлетворено чувство народа, нуждавшегося в честном мире, а не в лишнем клочке нерусской земли. Но сделанное Петром III глубоко оскорбляло русских людей, потому что шло наперекор всеобщему убеждению, отзывалось насмешкою над кровью, пролитою в борьбе, над тяжелыми пожертвованиями народа для дела народного, правого и необходимого; мир, заключенный с Пруссиею, никому не представлялся миром честным; но, что всего было оскорбительнее, видели ясно, что русские интересы приносятся в жертву интересам чуждым и враждебным; всего оскорбительнее было то, что Россия подпадала под чужое влияние, чужое иго, чего не было и в печальное время за двадцать лет тому назад, ибо и тогда люди, стоявшие наверху, люди нерусского происхождения - Остерман, Миних, Бирон - были русские подданные и не позволяли послам чужих государей распоряжаться, как теперь распоряжался прусский камергер Гольц. Прожили двадцать лет в утешительном сознании народной силы, в сознании самостоятельности и величия России, имевшей могущественное, решительное влияние на европейские дела, а теперь до какого позора дожили! Иностранный посланник заправляет русскою политикою, чего не бывало со времен татарских баскаков, но и тогда было легче, ибо рабство невольное не так позорно, как добровольное. И хотя бы такою страшно дорогою ценою куплен был мир? Но одна война кончилась для того, чтоб начать другую. Какую, зачем? Затем, что русский государь не мог решиться быть только русским государем»