Сегодня и вчера

Кацис Л.Ф. Моральные проблемы индивидуального террора от убийства плеве до гибели Столыпина: точка зрения Владимира Жаботинского // Исторический вестник. Том четвертый [151]. История - свидетельница времен. — М., 2013. — С. 130.

Жаботинский рассуждает о том, что никакая тайная камарилья не могла дать Богрову задание убить премьера, ибо сведения об этом просочились бы в суде или где-то еще, а так приходится предполагать чуть ли не заговор охранки вкупе с сенаторами, расследовавшими дело. Поэтому в свойственной Жаботинскому парадоксальной манере он говорит, что расследование думской комиссии — еще один обвинительный акт против Богрова, который просто перехитрил Курлова и Кулябко.

Опровергает Жаботинский и подозрения в том, что какая-то организация революционеров послала Богрова убить премьера в знак доказательства верности террориста делу революции. Жаботинский резонно полагает, что в этом случае Богров мог ограничиться демонстрацией теракта. А не идти на верную и мучительную смерть. И вывод:

«Каковы бы ни были его отношения к охранке до этого выстрела, но в этот раз его субъективная цель была не в том, чтобы оказать новую услугу охранке, а в том, чтобы нанести удар существующему государственному порядку. Возможно, что сами террористы-революционеры отвернулись бы от него. Не желая даже искреннего сотрудничества рук, запятнавших себя в других случаях доносами. Но это не меняет субъективного факта: убийца Столыпина не был провокатором. Следовательно, не был им и тогда, когда с большим искусством и редкой выдержкой вел свою игру с Кулябкой. Сбивая того на ложный след и расчищая себе дорогу; и не был им, следовательно, и тогда, когда умирал за свое дело».

Исследование психологии террориста так увлекает Жаботинского, что он формулирует поразительную максиму: любая мотивация Богрова отрицает его службу охранке.

«Можно сделать много разных предположений: что у Богрова были сообщники или что их не было, что на него пал жребий или что ему самому так захотелось, но ясно одно: он мог сделать то, что сделал, только в полном согласии со своею личною волей. Это могла быть воля сознательного террориста, это мог быть и случайный импульс политической ненависти именно к данному лицу, это могло быть и раскаяние, попытка искупления. Это, наконец, мог быть и особый вид хладнокровного безумия. Каждый волен думать, что угодно. Но воля была, и воля свободная, а не обусловленная чужой угрозой, и воля, направленная не на службу охранке».