Сегодня и вчера
Возражение графа Растопчина на книгу, сочиненную графом Стройновским «О условии с крестьянами» // Чтения в Императорском Обществе Истории и Древностей Российских при Московском Университете. 1859. Июль-Сентябрь. Книга третья.— М., 1859. С. 37
Примечание редакции: Стржемень-Стройновский, граф Валериан Бенедиктович — сенатор, тайный советник, писатель, сын Иеронима Бенедикта С.-С., родился в Ходашкове (Кременецкого уезда, на Волыни), в 1770-х годах (точная дата неизвестна). Образование получил в польских учебных заведениях, после чего посвятил себя юридической карьере. Своей деятельностью он приобрел влияние в своей провинции и пользовался доверием и милостью короля Станислава-Августа. Последний вел с ним частую и оживленную переписку, наградил его многими орденами и званием «генерала (podkomorzym) земли русской». Будучи избран депутатом четырехлетнего сейма, в многочисленных своих речах обнаружил недюжинный ораторский талант и явился защитником «нового устава» (конституции). После падения республики, Речи Посполитой, С. переехал в Петербург, где вступил на русскую службу, причем пользовался покровительством Сперанского. За время своей служебной деятельности получил графское достоинство, звание сенатора и дослужился до чина тайного советника. Написал на польском языке следующие юридическо-экономические исследования, в свое время пользовавшиеся известностью: «Duch prawa, o bankrutswach i dawnosci ziemskiégo» (Luck, 1808); «О ugodach dziedzicòw z wloscianami» (Wilna, 1808); «Ekonomija powszechna krajowa narodow» (Warszawa, 1816). Последние две работы переведены В. Анастасевичем на русский язык, первая под заглавием «Об условии крестьян с помещиками» (Вильна, 1809 г.) и вторая — «Всеобщая экономия народов» (СПб. , 1817 г). Умер С. в Петербурге, 12 ноября 1834 года. Читав книгу Графа Стройновского «Об условиях помещиков с крестьянами», я представил себе, что само Правительство и мы все, помещики, убедясь выгодами расчетов и предложений, относительно государственных и собственных наших польз, готовы согласиться на освобождение крестьян; но при самом сем согласии вдруг спрашивал самого себя и его: «Кто нам ручается, что он, из множества своих расчетов, предположений и заключений, ни в одном нисколько не ошибся? Что все то, что он расположила счислил, сравнил с подобными обстоятельствами России взятое им из других земель и из прошедших времен, точно справедливо и верно изображено и исчислено? И что, когда приступят к началу сего преобразования, оно точь-в-точь пойдет по его начертанию, ни мало и ни в чем не отклоняясь от оного? Нельзя нам не спросить этого у самих себя! Ибо дело идет не об одних выгодах или пользах наших, а о целости нашей и всего потомства нашего!... о целости Государства! о бытии или небытии России. Кто осмелится сказать, что он не только разумом или умом, но и воображением обозрел, или хотя гадательно предусмотрел все, могущие произойти из сего последствия? Кто столько будет дерзок, или до такой степени безрассуден, что скажет: «Я все предусмотрел!... Я все предвидел!... Я отвечаю за успех!...» Но ежели бы ослепление наше и таково было, чтобы мы ему и в том поверили, то еще осталось бы еще спросить его: «Если, Ваше Сиятельство, сделаетесь жертвою предлагаемой вами новизны из первых, то кто же будет другой мудрец, который примет на себя довести это дело к концу? — Или оставаться спокойными, что в них недостатка не будет!» — Знаю возражение на сие. «Но –довольно,— скажут мне, — здравого смысла и разума, чтоб понять ясно все пользы, долженствующие проистечь из свободного состояния крестьян». Но разве не видим мы царствия разума во Франции? Разве не под его владычеством ниспровержен престол, и зверски истреблен весь род сидевшего на нем, разрушены: вера, законы, родство? Разве не во имя разума миллионы Французов отреклись от сознания Всевышнего, дети от признательности к родителям, а сии от вечной обязанности против их, расторглись все связи общежития, пали все узы, соединяющие людей? Они вошли в исступление и пришли в состояние зверообразных животных, скитающихся по развалинам, курящимся собственной их кровью. Все сие было и происходило в глазах наших. Кто осмелится сказать: «Нет!» Вечное предприятие требует, чтоб предпринимающие соображали, или сличали, что при начатии оного имеют они потерять и что приобрести. Кажется, что правило сие неотвергаемо. Вот что в кратких словах и рассмотрим. Обширное и могучее наше отечество, по обещаниям Графа Стройновского, сделается многолюднее, народ сделается деятельнее, промышленность умножится, земледелие будет цветущее, торговля обширнее, следовательно, оно сильнее, неприятелям страшннее, а внутри благополучнее. Вот что мы выиграем, по его обещаниям. И как нам сему не верить? Он и подобные ему умствователи нам о том ручаются и клянутся разумом!... А что проиграем в сем? Впасть в подобное состояние, в каком была в глазах наших Франция, и теперь еще находится, то есть, под железной державой чужеземца, проливая кровь ее ручьями для насыщения ненасытного своего властолюбия! Или в подобное состояние в каком была уже Россия в нашествие Батыя: раздроблена, угнетена чужим ярмом! Слича сие, может ли кто убедиться или прельститься, умствованиями его? |
Гусарская форма не что иное, как венгерский народный костюм.
Откуда слово Кремль?
Она не только заставит мужа купить выбранную ею вещь, но еще будет считать себя при этом чем-то вроде жертвы
Разговоры, бывшие между двух российских солдат, случившихся на галерном флоте, в кампании 1743 года.
Турецкие уполномоченные вынуждены были согласиться на предъявленный ультиматум
Пошлите своих лазутчиков приготовить и осмотреть дороги, — все богатство Индии будет вам за сию экспедицию наградою.
Сознательная и свободная душа обитает во всей нервной системе, но в нервах высших чувств и движения душа проявляет свое сознание чище и свою движимость свободно
Зрелище этого народного праздника оживлено и блестяще
Празднование понедельника в Малороссии
Если не произошло отделения Сибири от России, то приписать это следует не столько счастью, сколько государственному смыслу русского народа
|