Сегодня и вчера

Предисловие к переводу рукописи Котошихина на шведский, написанное королевским переводчиком Олафом Дидриксом Баркгузеном (1682) // Котошихин Григорий. О России в царствование Алексея Михайловича Издание археографической комиссии—СПб.188. С. XVII.


Жизнь Селицкого

Сочинителем этой книги был Московский уроженец Григорий Карпов сын Котошихин, служивший с самых молодых лет писцом, а потом подьячим в, так называемом Русскими, Посольском Приказе. Эта коллегия, в которой сохраняются все государственные древности и тайны, как прежде постоянно считалось, так и теперь считается при Московском Дворе самою главною и важною. Упомянутый Григорий, как человек даровитый, имел частые поручения по царской службе, о чем он и сам упоминает в своей просьбе, поданной на русском языке его Королевскому Величеству, ныне царствующему нашему всемилостивейшему государю и королю, и с этим вместе следующими словами объясняет в ней причину, по которой он удалился от Русских и должен был бежать из своего отечества:

«Я родился в России и крещен во имя Отца и Сына и Св. Духа. С самых юных лет служил верно и усердно Его Царскому Величеству в Посольском Приказе сперва писцом, а потом подьячим: между тем неоднократно был посылаем с посольствами для заключения мирных трактатов с Шведами и Поляками, и однажды послан от Его Царского Величества посланцем к Вашему Королевскому Величеству. В последние времена, когда я находился при заключении Кардисского договора, у меня отняли в Москве дом со всеми моими пожитками, выгнали из него мою жену, и все это сделано за вину моего отца, который был казначеем в одном Московском монастыре и терпел гонения от думного дворянина Прокофья Елизарова, ложно обнесшего отца моего в том, что будто он расточил вверенную ему казну монастырскую, что, впрочем, не подтвердилось, ибо по учинении розыска оказалось в недочете на отце моем только пять алтын, равняющихся пятнадцати Шведским рундштюкам; но не смотря на то, мне, когда я вернулся из Кардиса, не возвратили моего имущества, сколько я ни просил и ни заботился о том».

«Вскоре после того я опять послан был на службу царскую в Польшу при войске с боярином и воеводою князем Яковом Куденетовичем Черкасским да с князем Иваном Семеновичем Прозоровским. Оба они, находившись малое время при войске, были отозваны в Москву, а боярин князь Юрий Алексеевич Долгорукий сделан был воеводою на их место. Я в это время еще прежними воеводами был отправлен из армии в посольство под Смоленск для переговоров, и князь Юрий писал ко мне с другим подьячим, мишкою Прокофьевым, улащивая меня, чтобы я согласился написать е нему, что князь Яков Куденетович сгубил войско царское, дал возможность королю скрыться в Польшу, и таким образом выпустил его из рук, не дав Полякам битвы, тогда как весьма легкл то сделать и проч. За такое пособство и услугу князь Юрий обещал мне исходатайствовать повышение и клятвенно обязывался помочь делу отца моего в Москве. Не веря искренности сладких посулов князя Юрия и не имея ни малейшей причины безвинно оклеветать князя Якова, я не хотел против совести писать к первому и быть ему пособником в деле неправом, а еще менее мог решиться ехать обратно к нему в войско. Быв в таком затруднительном положении, сожалея о том, что не возвратился в Москву с князем Яковом, а еще более горюя о худой удаче мне на службе царской, в которой за верность и усердие награжден был при безвинном поругании моего отца лишением дома и всего моего благосостояния, и, принимая во внимание, что если бы я вернулся к Долгорукову в армию, то меня по всей вероятности ожидали бы там его злоба, истязания и пытки за неисполнение мною его желания повредить князю Якову, я решился покинуть мое отечество, где не оставалось для меня никакой надежды, и убежал сначала в Польшу, потом в Пруссию и наконец в Любек, откуда прибыл в пределы владений Вашего Королевского Величества, и всеподданнейше прошу и умоляю, дабы Ваше Королевское Величество соизволили принять меня под вашу королевскую защиту, покров и пр.»

Убежав из Московии, он принял другое имя и назвался Иваном Александром Селицким. Из Любека он прибыл в Нарву, откуда в 1666 году переслан был в Стокгольм тогдашним генерал-губернатором, ныне фельдмаршалом Симоном Грунделем Гельмфельдтом, и жил в Стокгольме по паспорту более полутора года. В течение сего времени им написано настоящее небольшое сочинение: «О некоторых Русских церемониях (om nágre Ryske Ceremonier) на Русском языке, ибо кроме Русского и Польского никакого другого языка он не знал. Первая мысль и желание описать нравы, обычаи, законы, управление и вообще настоящее состояние своего отечества родились у него еще тогда, как он, во время бегства своего из России, посещая разные области и города, имел случай замечать в них отличное от Московии устройство политическое, преимущественно же в той стране, в которой он остался на постоянное жительство. Важнейшею же побудительною причиною к продолжению уже начатого им труда служило ободрение государственного канцлера, высокородного графа Магнуса Гавриила Деля-Гарди, который, узнав острый ум Селицкого и его особенную опытность в политике (он отличался умом перед своими сверстниками и единоземцами), дал ему средства и возможность окончить начатый труд в той самой форме, в какой он ниже следует. При составлении этого сочинения он отчасти пользовался Русским Уложением.

Наконец достойный Селицкий имел несчастье впасть в непреднамеренное преступление: он лишил жизни своего хозяина, Даниила Анастасиуса, переводчика Русского языка в Стокгольме. Самое ничтожное обстоятельство вовлекло его в это преступление. Анастасиус подозревал Селицкого в порочной связи с своей женой, и однажды, быв оба дома в нетрезвом виде, они заспорили между собою: начались с обеих сторон упреки и брань, Селицкий в запальчивости гнева нанес Анастасиусу несколько смертельных ударов испанским кинжалом, который в это время имел при себе, и по приговору суда должен был положить свою голову под секиру палача на лобном месте за заставою южного Стокгольмского предместья.

Селицкий переменил Российское вероисповедание на Лютеранское. За несколько времени до назначенного дня казни, он с величайшим благочестием принял св. тайны от Шведского священника Олофа Петерсона Крока, капеллана церкви Св. Марии, что на сёдер-Мальме (Южном предместии). Прусский уроженец, магистр Иоанн Гербиниус, бывший в то время ректором школы немецкого прихода в Стокгольме и совершенно знавший Польский язык, посещал часто Селицкого в его заключении, утешая его в несчастии Словом Божиим, и по совершении над ним казни, отозвался об нем в следующих словах: obit quam piissime!

Тотчас после казни, тело его было отвезено в Упсалу, где оно было анатомировано профессором высокоученым магистром Олофом Рудбеком; кости Селицкого хранятся там и до сих пор, как монумент, нанизанные на медные и стальные проволоки.

Так кончил жизнь свою Селицкий, муж Русского происхождения, ума несравненного»