Сегодня и вчера

Письмо Ганса Шлитте королю датскому Христиану III. 1554 г. // Щербачев Ю. В. Датский архив. Материалы по истории древней России, хранящиеся в Копенгагене. 1326-1690 гг. —М.:1893. С. 288


.... Случилось так, что в 48 году я был послан наимогущественнейшим, вельможнейшим князем и господином Иоанном, государем и великим князем российским, московским и проч., моим милостивейшим господином, с письменным поручением и наказом в Германию, дабы найти и привезти некоторых докторов и ученых, людей хорошо осведомленных в божественном писании, правоведении и других свободных искусствах [науках?], а также всяких искусных ремесленников, и они должны [были отправиться] в московское государство к упомянутому милостивейшему моему господину, который, за исключением некоторых обрядов, вполне сходится с нами в главных догматах христианской веры и со временем чрез посредство ученых людей мог бы вполне быть приведен к соединению с католической и апостольской церковью; [они] должны были быть привезены и доставлены туда без промедления, чтобы устроить и украсить его великия обширные государства и людей истинною христианскою верою и славным государственным порядком. [Приказу] этому я с точностью всеподданнейше последовал и немедленно направился в Аугсбург к римскому цесарскому величеству, всеподданнейше представил и передал его величеству верительную грамоту упомянутого милостивейшего моего господина, каковую его величество не только тотчас же лично всемилостивейше выслушал и испытал видимое удовольствие от христианской и честной просьбы моего милостивейшего господина и от моего словесного посольства, но и [своею] властью цесаря римского всемилостивейше разрешил и дозволил [мне] раздобыть вышесказанных лиц в священной римской империи, а равно и в наследственном государстве его величества, в каком бы месте я их ни нашел, и везти их с собою в московское государство, для каковой надобности всемилостивейшѳ снабдил меня почетными вольными опасными и проезжими грамотами, точные списки которых при сем прилагаются. Когда же на (основании) такового цесарского oпаса и жалованной грамоты я с немалыми расходами привез в Любек известное число честных, искусных высокоученых божественному священному писанию мужей, докторов прав, магистров свободных искусств [наук?] и языков, а также других (sic!) искусных ремесленников и хотел ехать морем к моему милостивейшему господину, рассчитывая, что любчане, как [люди], присягнувшие римскому цесарскому величеству, всеподданнейше подчинятся опасу и предписанию его величества, [будут] споспешествовать христианскому намерению упомянутого милостивейшего моего господина и за деньги снабдят меня и моих [людей] кораблями и другим необходимым [для переезда] через море, — они набросилась [на меня] я противно цесарскому опасу, естественному и общему писанному праву, а равно законам священной римской империи и установленному высокому государственному миру, нарушение которого преследуется наказанием, безо всякой причины меня задержали, не захотели пропустить ни по какому пути, в виду чего вышесказанные люди должны были разбежаться, что и случилось моему милостивому господину не к малому ущербу и убытку, меня посадили в жестокую бесчеловечную тюрьму, притом отняли силою некоторые подлинные цесарские опасные грамоты, наказ и [другое], что я имел при себе, дурно со мною обходились, почти полтора года держали в заключении и, несмотря на мои многократные справедливые ходатайства, не хотели меня выслушать, до тех пор пока милосердый Бог, Спаситель всех огорченных и несчастных, не сжалился надо мною и чудесным образом не избавил меня от тяжелого заключения. [Теперь], после того как я таким образом от них ушел и обнаружил их мирорушительные беззакония, они все же стремятся по e ratione fracti carceris etc. схватить меня, заказали мне все пути и дороги, так что я ни чрез какое место не могу проехать и прибыть к сказанному милостнвейшему моему господину и донести об их беззакониях и сумасбродных действиях, к тому же пускают в ход всякие смелые лживые похвальбы и говорят, что они приняли меры к тому, чтоб на будущее время я не [мог] иметь аудиенции и выслушания у римского цесарского величества и [другbх] высоких государей; и хотя я не боюсь [предстать] пред цесарское величество или куда бы мне ни [случилось] пойти, однако все же положение дел в римской империи таково, что в эти беспокойные времена и смуты с его величеством не так то легко иметь случай говорить; умалчиваю [уже] о том, что телесная немочь, которую я приобрел от долгого тяжкого заключения препятствует мне путешествовать сухим путем и [таким образом я] ни утехи, ни помощи получить не могу. Итак, всемилостивейший государь король, как видно из вышеприведенных и еще других причин, кои ясны [сами по себе] и которые я готов представить в очевидности (...?), любчане неправедным образом причинили моему милостивому господину надругание, посмеяние и убытки, совершили надо мною насилие на зло его вельможеству из зависти и ненависти [к нему] по той только причине, что они заботятся о своей торговле, собственной выгоде, монополиях, жадности и умалении своего высокомерия [и] не хотят рассудить, что чрез такое божеское, честное, справедливое предприятие расширяется польза и благосостояние вообще всего христианства и много тысяч людей приводятся к христианской религии и могли бы воссоединиться в вере с истинною апостольскою церковью, а также со священною римскою империею; умалчиваю [уже о той] пользе и благочестии [?], которое оно принесет вообще русским, московитянам и другим странам. Поэтому [обращаю] к В.К.В. мое всеподданнейшее усерднейшее прошение, чтобы из прирожденной царственной добродетели, доброты и кротости вы изволили во имя и для упомянутого милостивейшего моего господина всемилостивейше сжалиться надо мною и милостиво выслушать меня по вышесказанному моему делу, оказать милостивое содействие и помощь, как я питаю относительно этого особую, высокодоверчивую, вожделенную и всеподданнейшую надежду, дабы я при помощи опасной и проезжей грамоты В.К.В., каковые в сих местах имеют больший вес, чем другие, мог безопасно в целости прибыть к упомянутому милостивому моему господину…