Сегодня и вчера

Иловайский Д.И. Уроки истории // Русский архив. Историко-литературный сборник. ―М., 1874. Выпуск 2. Стб. 0572


Могут ли иметь какое либо серьезное отношение к нам все эти интернационалки и коммуны? Никакого, кроме возможности делать поучительным наблюдения и уяснять себе уроки истории. Но с одной стороны, при помощи пылкого воображения, с другой при помощи коварных агитаций можно и у нас открывать нечто подобное. Так, например, Одесские беспорядки 1871 года, имевшие своим источником инородческий вопрос, почему не истолковать влиянием Парижской коммуны, так как хронология это позволяет? Кстати можно подвести под влияние тех же идей и Харьковские беспорядки 1872 года, и тем более, что некоторая quasi благонамеренная часть печати пыталась примешать к ним учащееся юношество. А что касается до агитаторов всякого рода, частью бессмысленных, частью коварных, то они по всей вероятности не преминут воспользоваться обстоятельствами, чтобы создать у нас призрак рабочего вопроса и таким образом отвлекать общественное внимание от других более существенных интересов. Будем надеяться, что гласность вообще и в особенности гласный суд парализуют усилия этих агитаторов. Мы уже имели случаи испытать благодетельное влияние гласного суда в подобных обстоятельствах; хотя это влияние в свою очередь было парализовано преувеличенными суждениями той quasi благонамеренной печати, о которой я упомянул. Например, общество наше немало было взволновано слухами и толками о какой то обширной шайке заговорщиков, которая обнаружилась по поводу одного убийства. Сложный и тщательно веденный судебный процесс раскрыл перед нами всю незначительность этой шайки. Четверо недоучившихся юношей (из которых один по летам собственно не юноша, но уже давно известный за человека полупомешанного) были увлечены пятым безумцем в какие-то фантастические замыслы или какие-то детские протесты, очевидно для них не совсем понятные; а кончили тем, что убили бывшего шестого товарища своих ребяческих фантазий. Все дело собственно сводилось к этому преступлению, хотя по числу молодых людей, привлеченных к суду, оно получило довольно обширные размеры.

Привлечение это основывалось большею частью на том, что тот или другой юноша вел знакомство с преступниками или с их знакомыми, что тогда то он произносил такие-то легкомысленные фразы (а кто в молодости уберегся от неудачных знакомств или не грешил по части фраз?) и т. п. Суд тщательно разобрал степень виновности каждого, и сообразно с нею постановил приговор; а часть привлеченных лиц признал совершенно невинными. Одним словом, читающая публика имела возможность наглядно убедиться, что приписывать упомянутым жалким убийцам какую либо серьезную опасность для обществеипаго порядка и возводить их на пьедестал великих политических преступников было бы плодом, весьма пылкого воображения. Тем не менее нашлись органы, которые истолковали факты именно в таком смысле, и потом старались поддерживать вытекавшие отсюда недоумения, настойчиво ратуя за общие репрессивные меры. Толкования их принесли и другой плод: они немало затруднили иностранному правительству выдачу главного убийцы. Гласный суд разоблачил перед обществом всю ничтожность и этого последнего.

Все подобные безумцы с их ребяческой пропагандой о переустройстве общества как нельзя лучше напоминают Архимедов рычаг. Этот рычаг мог бы повернуть весь мир: недостает только безделицы: точки опоры. Упомянутые прискорбные факты сами по себе неважны для общественного порядка; но они получают важность, смотря потому, как относится к ним общественное мнение, а следовательно и печать, претендующая быть представительницею этого мнения. Наши гласные процессы прежде всего раскрывали перед нами все ту же неутешительную черту, полуобразование, а также неизбежно соединенную с ним некоторую грубость нравов. Главным средством к поднятию нашей цивилизации и укреплению нравственности должны служить миры для того всестороннего внутреннего развития, на которое указывают нам слова возлюбленного Монарха; и в числе этих мер первое место конечно принадлежит солидной, Европейской школе. История показывает, что и эта школа еще не предупреждает возможности каких-либо безумных попыток. Разница состоит в том, что общество более развитое знает им цену: оно карает преступления, но не спешит обобщать отдельные факты и мешать всестороннему внутреннему развитию воззванием к общим репрессивным мерам. Оно знает также необходимость мужества и твердости со стороны передовых деятелей как для успехов этого развития, так и для поддержания общественного спокойствия. Мы сомневаемся, чтобы публицистика, проповедующая разные страхи и, на основании отдельных случаев, обильно изливавшая свою желчь на все молодое поколение, благотворно влияла на его дух и на поддержание консервативных начал вообще. Образцы гражданских доблестей, заимствованные из Плутарха, Ливия и других писателей древности, должны иметь свою долю участия в развитии молодого поколения; но оно нуждается также и в живых примерах: оно нуждается в уважении к старшему поколению и в его моральном влиянии. А для этого влияния передовым деятелям или считающим себя таковыми необходимо обнаруживать более твердости и более веры. Публицистам нашим, любящим кстати и некстати ссылаться на Европейские образцы, мы рекомендуем пример одного из великих людей нашего времени, князя Бисмарка. Этот могущественный министр, выдержав нападение молодого фанатика Блинда, разве поспешил обобщить с ним всю Германскую молодежь и потребовать для нее осадного положения? Нет, он только заявил, что всегда готов умереть за отечество, будет ли то на поле брани или от руки презренного убийцы. Подобные мужественные слова благотворно действуют на молодое поколение.

В предыдущей статье мы коснулись некоторых Русских публицистов, которых назвали охранительными из уважения к их прежним заслугам. Таковыми их можно назвать собственно по отношению к порядкам, существовавшим, до нашего, реформационного периода; а по отношению к последнему они бесспорно представляют возвратное движение, так как к некоторым сторонам нашей обновленной общественной жизни они начали относиться с явным пристрастием. (Для примера укажем на земские учреждения, мировой институт, университетский устав и гласное обсуждение текущих вопросов). Такое посягательство на славный период, который должен составлять нашу национальную гордость, не могло не вызвать заметных недоумений в массе читающей публики. Да, не всегда то, что проповедуется под видом охранительных начал, соответствует именно этим началам и укрепляет правительственный авторитет. Та же публицистика представила тому и пример. Между прочим она начала указывать на некоторые чувствительные неправильности в условиях нашей сельской жизни; но эти неправильности произошли главным образом не потому, что новые учреждения неудовлетворительны, а потому что последние не вполне применяются и требуют тщательного за ними наблюдения. Замечательно, что упомянутые неправильности усилились именно в то время, когда quasi-охранительная публицистика старалась занимать общественное внимание борьбой с ветряными мельницами. Если бы дать полную веру ее внушениям, то обществу неизбежно пришлось бы, вместо твердой политики и постепенного, всестороннего развития, вступить на путь мрачной подозрительности и сильных колебаний; а этот путь несравненно опаснее того нигилизма, который якобы охватил всю нашу молодежь. Такие-то внушения были обращены против доброго, стойкого, преданного Русского народа! Если дать им веру, то прощай спокойствие: ибо мы живем ни более, ни менее как на вулкане, ежеминутно готовом залить нас потоками лавы!