Сегодня и вчера

Борода Тимофея Архипыча. Из воспоминаний Е. А. Нарышкиной. Семейная легенда, записанная Ф. И. Тимирязевым // Русский архив. 1874. Выпуск 3. Стб. 612.

«…Прабабка мужа моего, Настасья Александровна Нарышкина пользовалась особенным расположением и даже искренней дружбой царицы Прасковьи Федоровны (супруги царя Иоанна Алексеевича, старшего брата и соправителя Петра I-го во времена регентства, царевны Софии). Эти дружественные отношения были до того тверды и прочны, что их не могло поколебать даже близкое родство Настасьи Александровны с восторжествовавшей впоследствии ветвью рода Нарышкиных, во главе которой находилась Наталья Кирилловна, — мать императора Петра. До самой своей кончины царица Прасковья Федоровна сохранила самую задушевную привязанность к подруге своей молодости, а Настасья Александровна с своей стороны до того чтила память своей высокой покровительницы, что торжественно завещала своим детям и потомкам «постоянно поминать в молитвах своих добрейшую Прасковью Федоровну.

Настасья Александровна принимала постоянное участие во всех благотворениях царицы, а исполнителем и руководителем их добрых дел был художник по занятию и блаженный муж по призванию, по имени Тимофей Архипыч. Этот праведный старец с юных лет посвятил себя служению Богу и когда он окончил живописную работу, заказанную ему в Чудовом монастыре (где между прочими по преданию помещены им портреты царицы Прасковьи Федоровны и друга ее ― Настасьи Александровны), то он роздал все полученные им за эту работу деньги и все остальное свое имущество бедным и последние годы своей жизни употребил на странствования по святым местам. Настасья Александровна Нарышкина питала к нему самое глубокое чувство уважения и доверия при его жизни; а когда он умер, то чтила свято его память и сохраняла веру в его заступничество пред престолом Всевышнего.

Однажды, в последние уже годы ее жизни, прабабушка Настасья Александровна, по обыкновенно своему пребывала в своей моленной и, более чем когда-либо озабоченная будущностью своего потомства, в виду возмущавших душу ее преобразований и реформ, введенных в Россию Петром I, пала на колени и, в пылу религиозного увлечения, возносила к небесам молитву о том, чтобы род ее неизменно оставался верен истинному Православию и не прекращался никогда. Внезапно ее озаряет видение: она видит перед собою, на воздусех, коленопреклоненным Тимофея Архипыча, держащего в руке свою длинную седую бороду, и обращаясь к ней он произнес: «Настасья, ты молила Бога, чтобы род твой не пресекался и пребывал в Православии; Господь определил иначе, и молитва твоя вполне услышана быть не может. Но я умолил Всевышнего, и доколе в семье твоей будет сохраняться в целости моя борода, желание твое будет исполнено, и род твой не прекратится на земле. Устрашенная и взволнованная этим видением и этими словами, Настасья Александровна упала и лишилась чувств. Когда ее подняли, и она пришла в себя, то в руках ее оказалась длинная, седая борода, та самая, которую я, по выходе моем в замужество, видела у свекра моего Ивана Александровича Нарышкина, родного внука Настасьи Александровны. Она сохранялась в особенном ящике, на дне которого лежала шелковая подушка с вышитым на ней крестом и на этой подушке покоился этот семейный талисман. Мне особенно памятна эта борода, потому что, вскоре после моего замужества, свекровь моя Екатерина Александровна Нарышкина (рожденная Строганова), настояла, чтобы я временно перевезла ее к себе в дом, в надежде, что ее присутствие в нашем доме принесет с собою благословение Божие, и что у нас с мужем будут дети, чего вся наша семья пламенно желала. По истечении некоторого времени заветная шкатулка вернулась вновь к Ивану Александровичу и продолжала храниться в его кабинете.

Не могу теперь достоверно определить, в какую именно эпоху Екатерина Александровна, к великому своему смущению, открыла, что борода исчезла из своего вместилища и, несмотря на самые тщательные розыски, не могла быть отыскана. Сколько мне помнится, это случилось во время переезда Ивана Александровича Нарышкина с женою и дочерью (Елизаветою Ивановною) во вновь купленный им дом на Пречистенке, почти насупротив бывшего дома Всеволожских (остававшегося столько десятков лет в том виде, в каком он уцелел от пожарища 1812 г.).

Мне вспоминается теперь, что в то время, когда совершилось исчезновение бороды, мы, после тщетных поисков, остановились на том убеждении, что мой свекор, переезжая в новый дом, вздумал поместить в этом ящике свою коллекцию белых мышей, которых он очень любил, и для которых счел это помещение весьма удобным хранилищем при переезде. Затем остается предположить, что мыши привели эту бороду в такое состояние, что сам Иван Александрович, боясь упреков жены, выкинул ее по приезде в новый дом; или прислуга, приводя в порядок шкатулку, забросила или потеряла эту бороду; одним словом в Пречистенском доме ее уже не оказалось, и оставалась только пустая шкатулка и шелковая подушка с вышитым на ней крестом. Этот ящик перешел в дом моего мужа после смерти его родителей и в настоящую минуту, вероятно, хранится где-нибудь в кладовых, где сложено множество ненужного старого хлама и куда я по старости лет не решаюсь проникнуть, для восстановления некоторого порядка.

При этом достойно замечания, что в год исчезновения бороды, получены были известия от старшего брата мужа моего, Григория Ивановича, проживавшего с семьей за границей, что у единственного сына его Александра проявились первые явления того тяжкого недуга, который свел его впоследствии преждевременно в могилу, и хотя он был женат на девице Кноринг (за вторым мужем Дюма), но наследников после себя не оставил, и таким образом эта ветвь Нарышкиных, после кончины мужа моего, действительно пресеклась. — Вот вам мой рассказ, в том виде, как он сохранился в моей памяти; объясняйте себе его как угодно; смейтесь пожалуй над легковерием старухи; но существование этой бороды, переходившей в семье Нарышкиных из рода в род, не подлежит сомнению, потому что я сама ее видела, хранила и могла бы во всякое время, я уверена, отыскать ту шкатулку и ту подушку, на которой она столько лет покоилась».

Таково было повествование Елизаветы Александровны Нарышкиной. Мы старались по возможности сохранить в точности его подлинный характер и оттенки и вследствие выраженного ею не только согласия, но и желания, решаемся предать его печатной гласности, отстраняя лично от себя всякую ответственность за степень его достоверности и точности.