Проба турок найти слабое место для овладения цитаделью была их первой неудачей и, вместе с тем, высказала их самонадеянность

Славное Баязетское сидение 1877 г. // Русская старина. Том XLV. 1885. Выпуски 1-3. СПб., 1885

Между тем кругом завязалось горячее дело. Направление и сила огня выяснили, что турки плотно обложили наше расположение со стороны гор и численная сила их настолько превышала нашу, что весь гарнизон, высланный против высот, напрягая силы, не мог исполнить данной задачи; во избежание бесполезной потери, подполковника Пацевич приказал начать отступление, очищая открытые места бегом. Не обошлось, конечно, при этом без давки в воротах и лишних жертв.

За входящими войсками милиционеры опять было попытались прорваться во внутрь с лошадьми, но были вторично остановлены и ворота цитадели снова затворились перед конными, хотя пешие и были впущены. После этого они партиями разошлись в разные стороны и с этих пор об участи их мало было известно оставшимся в цитадели.

К вечеру стал высказываться последний признак предстоящих бедствий: струя из крана водопровода сначала убавилась немного, потом обратилась в прощальные капли и затем, к ночи, совершенно исчезла: — воду отвели. При общем стремлении запастись водой, войска успели наполнить всю посуду, какая только нашлась в отряде, но это был только пальятив, а не радикальное средство обеспечить гарнизон. Еще раз скажу: обширный резервуар почти под краном остался пустым.

Преждевременное прибытие турок в Баязет, да еще на наших плечах, неожиданность блокады, заставшей нас в цитадели, не подготовленной к обороне, были следствиями злосчастной рекогносцировки и обыденной привычки креститься только во время грозы.

Но наши солдаты и казаки с той минуты, когда захлопнулись ворота цитадели, точно стряхнули с себя впечатления только что испытанных неудач, хотя дурные предзнаменования делались очевиднее; они словно не видели их, и в каждом действии своем высказывали замечательную решимость биться с турками до истощения сил.

Когда последняя неудавшаяся попытка одолеть несоразмерно превышавшую силу турок заставила запереться в цитадель, все, вбегая в ворота, проворно кидались на верх крыш и к окнам; каждый по своему усмотрению выбирал место и примащивался, как умел; по всем комнатам цитадели и у каждого отверстия кипела толкотня; всех занимала одна забота не впустить турок; тут уж не было указателей; инициатива принадлежала инстинкту самозащиты: пока одни растаскивали вещи по комнатам, другие, занявшие места на крышах, носили каменья и складывали их горками, стараясь хоть для лежачего положения устроить сколько-нибудь сносное закрытие; многие такую же работу производили над уменьшением больших оконных отверстий. Все указывало на общую веру в удачную оборону.

Этим занятиям сильно помогало то обстоятельство, что, по возвращении отряда после вылазки, турки значительно ослабили огонь, хотя, продолжая обходить цитадель, они с каждой вновь занятой позиции спешили пристреляться.

Впереди ворот возвышались не унесенные еще груды разного имущества и лошади всех трех сотен, стоя сбатованными, понурив голову, точно укоряли хозяев, покинувших своих боевых товарищей. Горько было и казакам смотреть, как поражаемые пулями несчастные животные бились в предсмертных судорогах, повисая на поводе, зацепленном за седло другой.

Много казачьего добра должно было погибнуть перед глазами. Войсковой старшина Кванин употребил все усилия, чтобы убедить подполковника Пацевича в необходимости дозволить казакам подобрать свои вещи и ввести в цитадель лошадей. Впрочем с трудом добытое согласие обусловливалось тем, чтобы оно было приведено в исполнение с наступлением ночи.

Вызвав для этого охотников, по 20 человек из сотни, войсковой старшина Кванин назначил в прикрытие работ, долженствовавших скоро начаться, сотню хоперцев. Ожидали только конца дня; но обстоятельства сложились иначе, чем предполагалось.

С наступлением сумерек пальба начала понемногу прекращаться; турки, как видно, нуждались во времени, чтоб осмотреться так же, как и мы.

В это время под стенами у ворот неожиданно появились тихо подошедшие, пешие милиционеры, прося впустить их без лошадей. «Входите сквозь пролом», ответили им со стены; но лишь только они приблизились к левому переднему углу, как подкравшиеся турки дали по ним залп. Милиционеры кинулись назад; желание спасти их заставило забыть близость турок и ворота начали отворяться, притаившийся где-то недалеко неприятельский отряд, ждавший вероятно этого момента, с криком рванулся к цитадели; но ворота быстро затворили и подперли с внутри повозкою; оставшиеся за стеною милиционеры мгновенно исчезли, а собранные на первом дворе охотники-казаки кинулись на крышу переднего фаса, по приказанию войскового старшины Кванина, который увидел теперь, что сбор оставленного имущества — дело немыслимое. Крики, стукотня в ворота и горячая пальба продолжались около часа. Затем, по мере умолкания голосов снаружи, стала стихать и общая перестрелка.

Эта первая проба турок найти слабое место для овладения цитаделью была их первой неудачей и, вместе с тем, высказала их самонадеянность: рассчитывая, может быть, на полную деморализацию нашего отряда после ряда неудач, они отделили для этого нападения численно небольшой отряд; самое кратковременное столкновение это прошло как то незаметно для гарнизона; многие из находившихся в цитадели даже вовсе не знали о происшедшем покушении неприятеля ворваться в ворота.

Несмотря на поздние сумерки, от напряженного внимания наших, ежеминутно поджидавших врага, не укрылось также подкрадывание турок к оставленным вещам и лошадям.

Злоба на похитителей и нежелание дать им возможность попользоваться казачьими конями пересилили жалость к животным и сами хозяева перестреляли своих лошадей...