Желание оглянуться на судьбу других государств Славянских, обнять ее взором и сравнить в общих чертах с судьбою России

Гильфердинг Александр Федорович. Судьба прежних славянских государств. М., 1862

Тысячелетие России является вполне знаменательным историческим фактом только в сравнении с судьбою других Славянских земель. Мы, разумеется, отстраняем тут всякий мистицизм; мы, подобно читателям нашим, не видим, чтобы цифра 1000 сама по себе имела особенное значение, в роде того, например, какое находили в ней древние Римляне, когда они таинственным трепетом встречали тысячелетие всемирной своей державы.

Нет, но цифра эта представляется гранью, через которую не перешло ни одно из прежде бывших государств Славянских. Единственный между Славянскими народами, народ Русский переходит эту грань, вступает во второе тысячелетие государственного бытия. Государство Чешское, даже если возможно возвести его начало к полумифическому Само (627 г.) и продолжить его существование на столетие, в которое Чешское государство, по присоединении к Австрийской монархии, сохраняло еще внутреннюю автономию, т.е. до 1620 г., даже и в таком случае Чешское государство семью годами не дожило до тысячелетия. Государство Польское простояло 935 лет (860—1795). Век прочих Славянских государств был еще короче: государство Сербское прожило несколько более 800 лет (640 — 1458), государство Болгарское, и то с большими перерывам, 715 лет (678 — 1393), государство Хорватское менее пяти столетий (638 — 1102); о прочих, возникавших в разное время и еще менее долговечных Славянских государствах мы не говорим. Вот именно в сравнении с этими цифрами, тысячелетие России может быть названо явлением действительно знаменательным, получает смысл факта исторического или, вернее сказать, живого свидетельства, заявленного историею.

Над свидетельством этим нам, и в особенности другим Славянам, нельзя не призадуматься: отчего существование всех прочих Славянских государств было так кратковременно, что ни одно из них не дожило до тысячелетия, и оно для них представляется каким то роковым, недосягаемым пределом? Отчего все они менее чем в десять веков совершили полный круг бытия своего, от темного заложения государственного порядка каким-нибудь Самом или Пястом, до совершенного разрушения, до Белогорской битвы и Косцюшкова «finis Роlоniæ»? И отчего же в Русской земле этого рокового цикла, в который вместилась вся жизнь других Славянских государств, от колыбели до могилы, — тысячелетия едва достало на внешний рост и сложение государственного организма, и на грани второго тысячелетия ей предстоит еще только в будущем — фазис внутреннего самосознания, внутренней самодеятельности?

Есть над чем задуматься; но кто из нас в силах разрешить эти вопросы, когда, с одной стороны, история прежде бывших, западных и южных, Славянских государств, хотя уже завершенная и потому доступная полному всестороннему суждению (я говорю, разумеется, об истории государстве, а не о самих народах, которые пережили падение своих государств), еще так мало приведена в известность или же так искажена современными пристрастии, что действительный смысл ее остается покуда почти непонятным, а с другой стороны, история России не подлежит окончательному приговору: ибо хотя мы, более или менее, знаем, какие начала в ней развивались и какие в ней действовали силы, но результаты, к которым она направляется, покрыты непроницаемою завесою будущего. Настоящая минута, когда празднуется тысячелетие Русскаго государства, невольно вызовет во многих из нас желание оглянуться на судьбу других государств Славянских, обнять ее взором и сравнить в общих чертах с судьбою России. Но к каким бы выводам ни привело такое сравнение, никто из нас не решится приписать им более, чем приблизительную, а часто только гадательную верность. Не станем однако воздерживаться от подобных суждений и выводов из опасения односторонности и неточности. Одни частные факты удовлетворить нас не могут; мысль наша невольно требует обобщения, заключения, особенно же в тех случаях, когда дело идет о собственной семье народной, А если бы стали утверждать, как нам не раз приходилось слышать, что не время еще думать об общих выводах относительно истории Славян, — так как фактическая сторона ее еще слишком мало разработана, — то мы позволить себе указать на пример естественных наук. Там попытки обобщений признаются полезными и нужными даже тогда, когда частные факты еще мало приведены в известность и обследованы. Впоследствии, общий взгляд на них дополнится, изменится, заменится другим; но обобщение не бывает лишним и при начале развития науки, для самого уяснения фактов, для отыскания их соотношений, для направления мысли от данных известных к неизвестным.