Русская народная армия

Павел Сутулин, историк

 

РУССКАЯ НАРОДНАЯ АРМИЯ
Финский опыт создания коллаборационистских формирований в Зимней войне 1939–1940 гг.

Начало Зимней войны вызвало всплеск антисоветских настроений в мире. Очевидно, что симпатии как общественности, так и политического руководства западных стран находились полностью на стороне Финляндии. Многие государства оказывали финнам поддержку поставками вооружения и отрядами добровольцев. [1] Даже Германия, стремившаяся в этот период к сохранению благоприятных отношений с СССР и официально заявлявшая о своем строгом нейтралитете в советско-финском конфликте, негласно оказывала помощь Финляндии.[2]

Не остались в стороне и русские эмигрантские организации, которые уже имели опыт сотрудничества с финскими спецслужбами по организации разведывательной и террористической деятельности на территории СССР в 1920 – 1930-х гг.[3] Как отмечал в подготовленном по итогам войны циркуляре председатель Русского общевоинского союза генерал-лейтенант А.П. Архангельский, для возобновления борьбы белой эмиграции против большевиков советско-финский конфликт явился «одним из наиболее благоприятных для нас случаев и притом в наиболее выгодных для нас условиях».[4]

В связи с этим с самого начала войны в адрес финского командования и лично маршала Маннергейма посыпались различные предложения по участию русских эмигрантов в войне против СССР. Так, капитан II ранга Б.М. Четверухин в рапорте от 20 января предложил Маннергейму помощь в разведывательной и пропагандистской деятельности на территории Эстонии, утверждая, что располагает там сетью сотрудников.[5] Народно-трудовой союз нового поколения выступил с предложением создания из военнопленных парашютно-десантных отрядов для выброски в район исправительно-трудовых лагерей на севере СССР.[6] А генерал-лейтенант В.К. Витковский даже отправил Маннергейму письмо с планом «короткого удара по Петрограду».[7] Однако первоначально все подобные идеи наталкивались в Финляндии, по выражению побывавшего там представителя НТСНП А.П. Столыпина, «на настороженность и страх».[8] На все письма русских эмигрантов с предложениями помощи Маннергейм отвечал твердым отказом, мотивируя это тем, что «Финляндия имеет свои твердые принципы, благодаря которым никто не может обвинить ее в агрессии и свержении в России советской власти».[9] В направленной в дипломатические представительства Финляндии инструкции о регистрации добровольцев принимать русских было запрещено.[10]

Не заинтересовала Маннергейма и помощь, предложенная крупнейшей эмигрантской организацией – Русским общевоинским союзом. В своем письме от 16 декабря 1939 года председатель РОВС Архангельский обратился к маршалу «с предложением нашего участия в борьбе с нашим общим врагом и просил высказать его взгляд на возможность такого участия, дабы затем, по получении принципиального согласия, обсудить вопросы о форме нашего участия», отмечая при этом, что «помощь Финляндии должна выразиться не в виде простой живой силы, а в качестве специалистов разного рода для работы в тылу Красной армии для поднятия гражданской войны в СССР».[11] Ответ главнокомандующего и в этот раз был отрицательным: «В настоящем периоде нашей войны я не вижу никакой возможности воспользоваться сделанными Вами предложениями. Втянувшись в войну против нашего желания, мы боремся на жизнь и смерть, один против пятидесяти и, в таких условиях, мысль, высказанная в Вашем письме, неосуществима по причинам, на которых мне трудно более подробно остановиться».[12] Аналогичным был и ответ специального уполномоченного Маннергейма в Лондоне и Париже по вопросам вербовки добровольцев О. Энкеля: «Будучи атакована Советским Союзом, свободная Финляндия борется сегодня за свое существование и не желает и не может, в настоящих условиях предпринять задания иного порядка».[13]

Архангельский с пониманием отнесся к нежеланию маршала использовать русских добровольцев: «Советская власть объявила войну не Финляндии и финскому народу, а выступила с «поддержкой» искусственно созданного ею «народного правительства» Куусинена против «белобандитов и клики Таннера-Маннергейма», т.е. советское правительство начало борьбу на платформе гражданской войны в Финляндии, борьбы красных против белых. Принять борьбу в этой плоскости финны не могли… Финскому правительству было необходимо сохранить полное единение народное и это единение оно могло сохранить, лишь ведя войну национально-оборонительную против русских… При таких условиях участие русских, да еще окрашенных в «белый» цвет, для Финляндии было недопустимо – оно не только внесло бы известное недоумение в стране, но и дало бы повод советской власти вести агитацию о «захватно-белогвардейских» планах финнов, «поддерживаемых  русскими белогвардейцами».[14]

Нельзя не согласиться с русским генералом в том, что для финнов война против СССР была именно войной против русских. Финское общество, в котором русофобия как фундамент национальной идентичности культивировалась на протяжении 1920—1930-х гг.,[15] не было в массе своей склонно к пониманию политической дифференциации русского населения. Еще в 20-х годах со страниц финской прессы звучали призывы: «Смерть “рюссам” [презрительное именование русских – Прим. П.С.], будь они хоть красные, хоть белые!»[16] По заключению финского историка О. Каремаа, «к 20-м гг. XX в. почти все финны были склонны к восприятию «рюссафобии».[17] В результате в условиях войны с СССР отношение к русским в Финляндии было подозрительным безотносительно их политических предпочтений. Еще в октябре 1939 г. начались «превентивные задержания» бывших русских подданных и советских граждан, многие из которых на период войны были отправлены в тюремные изоляторы. К марту 1940 г. их насчитывалось около 80 человек.[18] Даже те русские эмигранты, которые получили финское гражданство и служили в финской армии, находились под наблюдением контрразведки.[19] Даже Маннергейм, которого трудно заподозрить в русофобии, отмечал, что ведет борьбу «не с красными русскими, а с русскими вообще», добавляя при этом, что в услугах белых русских не нуждается и в свою армию их не пустит.[20] Подобный подход, безусловно, создавал множество трудностей для желавших оказать поддержку Финляндии эмигрантов. Как отмечал в январе 1940 года П.Н. Краснов, «много говорят о создании плацдарма для нового «белого» движения в Финляндии. Пока таких возможностей нет и работа там, против большевиков, доступна лишь для одиночек».[21]

Таким образом, можно заключить, что на первом этапе войны стремление русских эмигрантских организаций оказать поддержку Финляндии в ее борьбе с Советским Союзом вызывало негативную реакцию, по крайней мере, в военном руководстве страны. При этом параллельно с вышеизложенными предложениями в Хельсинки рассматривалась и возможность создания некоего альтернативного русского правительства. По выражению В. Таннера, занимавшего в 1939–1940 гг. пост министра иностранных дел, оно должно было стать «своего рода ответом на образование правительства Куусинена в Териоки».[22] 15 декабря на заседании Государственного совета премьер-министр Финляндии Р. Рюти сообщил, что «выдвинута мысль… об образовании Российского альтернативного правительства».[23] В качестве главы этого правительства рассматривались кандидатуры Керенского, который обращался к финскому руководству с предложением создания в Финляндии «радикального русского комитета» во главе с ним, и Троцкого.[24]

Подобные планы вызвали неоднозначную реакцию как в Финляндии, так и в среде белой эмиграции. Так, по свидетельству начальника политического отдела МИД Финляндии А. Пакаслахти, первоначально Маннергейм вполне допускал «мысль, что, возможно, могут быть основания образовать где-то вблизи восточной границы «русское правительство».[25] В политических кругах Финляндии даже высказывались предложения «авансом поторговаться» с этим правительством «относительно Карелии».[26] В то же время известный финский государственный деятель Ю.-К. Паасикиви сразу же отнесся к этой идеи с подозрением, а многие и вовсе сочли ее «сумасбродной».[27] К тому же, уже в первые недели войны стало очевидно, что правительство Куусинена, встречной мерой в отношении которого и представлялось для многих в финском руководстве планируемое русское правительство, не получило ощутимой поддержки ни в Финляндии, ни за рубежом.[28] В итоге в январе 1940 г. на очередном заседании Государственного совета Рюти заявил, что поддерживать предложения по созданию русского правительства не стоит.[29]

Параллельно с этим процессом, однако, начало меняться отношение финнов к использованию в пропагандистских целях русских эмигрантов. В декабре 1939 года с предложением помощи к Маннергейму обратился бывший личный секретарь Сталина и технический секретарь политбюро Б.Г. Бажанов, бежавший в 1928 году во Францию. Как указывает Бажанов в своих воспоминаниях, его идея заключалась в том, чтобы «образовать Русскую Народную Армию из пленных красноармейцев, только добровольцев; не столько, чтобы драться, сколько чтобы предлагать советским солдатам переходить на нашу сторону и идти освобождать Россию от коммунизма… Я хотел катить снежный ком на Москву, начать с тысячей человек, брать все силы с той стороны и дойти до Москвы с пятьюдесятью дивизиями».[30]

Обращение Бажанова к главнокомандующему Финляндии поддержали РОВС, Высший Монархический Совет и редакция газеты «Возрождение», призывая оказать ему «полнейшее доверие».[31] И в этот раз Маннергейм согласился лично принять Бажанова. Трудно сказать, что заставило маршала пересмотреть свою позицию по поводу участия русских в войне на стороне Финляндии. Возможно, свою роль сыграло то, что предложение поступило от советского, а не белого эмигранта и формировать будущую «армию» предполагалось из советских же военнопленных.[32] Возможно, в условиях принимавшей затяжной характер войны и учитывая обещания союзников оказать Финляндии военную помощь и возможность перенесения военных действий в том числе и на территорию СССР,[33] главнокомандующий увидел в наличие такого пропагандистского инструмента больше плюсов, чем минусов. А возможно, на него оказало давление политическое руководство. Во всяком случае, в телеграмме от 28 декабря Рюти указывал финским дипломатам в Париже на то, что Бажанова можно «выгодно использовать», а 1 января распорядился отправить «Бажанова в путь сразу сюда, к Маннергейму».[34]

Перед своей поездкой в Финляндию Бажанов «имел продолжительный разговор» с председателем РОВС, в ходе которого еще раз были обговорены планы привлечения военнопленных к борьбе против большевиков.[35] После этого 12 января Бажанов через Швецию прибыл в Финляндию и уже 15 января находился на аудиенции у Маннергейма в его ставке в Миккели. Маннергейм дал добро на организацию русских отрядов, хотя, по воспоминаниям Бажанова, и высказал сомнения в результативности этой деятельности.[36] Тем не менее, Бажанов приступил к работе с военнопленными, которых за время войны в финские лагеря поступило, по разным данным, от 5546 до 6166 человек.[37] 20–23 января Бажанов опрашивал военнопленных лагерей Пелсо и Кёюлиё и, удовлетворившись политическими настроениями содержавшихся там красноармейцев, предложил финскому командованию следующий план действий. Во-первых, предлагалось создать Военно-революционный комитет под руководством Бажанова, в чьи задачи входило бы формирование отрядов Русской Народной Армии, которые бы решали вначале пропагандистские, а затем и военные задачи на фронте. Для этого советовалось создать два лагеря (сортировочный и учебно-формировочный) на 1000 человек каждый между Савонлинной и Сортавалой. Каждый отряд РНА должен был включать 2 стрелковых роты (по 3 стрелковых и 1 пулеметному взводу), противотанковую роту, 1 расчет зенитного орудия, взвод станковых пулеметов и отделение зенитных пулеметов. В формировочном лагере каждый отряд должен был пробыть месяц и затем отправиться на фронт. Боевые задачи РНА Бажанов видел в том, чтобы «перерезать железнодорожную линию и нарушить снабжение частей Красной армии к северу от Ладожского озера, понизить их боеспособность и привести к сдаче; освободить финскую армию от фронта Ладожское озеро – Северный Ледовитый океан. С созданием русского фронта в дальнейшем движении обойти Ленинград и этим окончательно прекратить советско-финляндскую войну, превратив ее в русскую гражданскую войну».[38]

С 6 по 9 февраля Бажанов проводит пропагандистскую работу с пленными лагеря Пелсо. По предоставленному им в ставку отчету, было «опрошено персонально» 197 человек, половина из которых высказала пожелание записаться в РНА.[39] Результатами работы Бажанов остался доволен, отмечая, что «все обстоит хорошо и что дело на верном пути, и его надо продолжать со всей решительностью и быстротой».[40] При этом командующий РНА указывал: «Считаю необходимым: по создании сортировочного лагеря немедленно перевести в него тех 550 человек из лагеря Пельсо, обработка которых уже начата. Думаю, что в сортировочном лагере из них в течение 4–5 дней можно будет отобрать человек 250–300, а остальных отправить обратно на работы… Из этих 250–300 человек уже в формировочном лагере в течение нескольких дней будут отобраны и подготовлены человек 150 – первые 5 отрядов, с которыми и будет проведен первый опыт пропагандной работы на фронте».[41]

Обращаясь к вопросу численности набранных Бажановым бойцов, необходимо отметить, что в своих мемуарах он, по всей видимости, сильно ее преувеличил, заявляя, что «из 500 человек 450 пошли добровольцами драться против большевизма».[42] Ни одним другим источником данная цифра не подтверждается. В отчете РОВС указывается, что «около 200 человек выразили желание вступить в ряды Русских Народных Отрядов».[43] Эта же цифра приводится в отчете СД[44] и в аналитической статье, опубликованной по итогам Зимней войны в печатном органе Русского Национального Союза Участников Войны журнале «Военный журналист».[45] Финские источники и вовсе говорят лишь о 180 завербованных Бажановым пленных.[46] Сотрудниками НКВД, активно искавшими после войны среди вернувшихся пленных разнообразные антисоветские элементы, было выявлено 166 «участников антисоветского добровольческого отряда» (из 5277 поступивших на тот момент в фильтрационные лагеря бывших военнопленных).[47] Кроме того, некоторые финские источники гораздо менее оптимистично, нежели Бажанов, оценивали восприимчивость пленных к антисоветской пропаганде. Так, по воспоминаниям Пакаслахти, «советские солдаты имели иммунитет к нашей пропаганде… Маршал был поражен этим новым психологическим складом русских».[48] Современные исследователи также более скромны в оценках стремления советских военнопленных к сотрудничеству с противником. Как отмечает Д.Д. Фролов, «большинство военнопленных не сотрудничало с финнами. Они относились настороженно к финской пропаганде или даже, как отмечали сами финны, не были к ней восприимчивы. Более того, в лагерях и тюрьмах, где содержались советские пленные, существовали подпольные комсомольские и партийные ячейки. Проводились собрания, выпускались и распространялись советские листовки».[49]

Но, в любом случае, определенное число бойцов Бажанову набрать удалось. Однако дальнейшая его деятельность была связана с рядом трудностей. По мнению самого Бажанова, работа шла «черепашьим шагом».[50] Русские эмигранты видели в этом в том числе и вину финского военного руководства, не уделявшего достаточного внимания пропаганде среди военнопленных. Хотя в Финляндии с 27 января выпускалась газета «Друг пленных», которую даже просматривал Маннергейм,[51] ее содержание, по утверждению Архангельского, «не отвечало ни целям издания, ни мировоззрению красноармейцев и не способно было вызвать в них какого-либо отзвука, которым можно было бы воспользоваться в целях ведения войны».[52]

Другой проблемой стал подбор для РНА офицерского состава. Работу с советскими офицерами Бажанов счел бесперспективной,[53] да и сами добровольцы «выразили желание, чтобы ими командовали «белые» офицеры».[54] В результате Бажанов предложил финскому командованию подобрать 5–6 офицеров из числа членов РОВС.[55] В итоге в распоряжение Бажанова было предоставлено несколько проживавших в Финляндии офицеров Общевоинского Союза,[56] которые были зачислены в финскую армию.[57] Но и это вызвало определенные трудности. Как отмечал Бажанов, «мне нужно было немало поработать над офицерами, чтобы они нашли нужный тон и нужные отношения со своими солдатами».[58] В итоге формирование отрядов было завершено лишь в первые дни марта, после чего они постепенно начали отправляться на фронт.[59] Но принять участия в боевых действиях, ввиду завершения 12 марта советско-финской войны, они, по всей видимости, не успели, хотя в мемуарах Бажанова и содержится пассаж о том, что один из отрядов успел поучаствовать в боях и что на его сторону даже перешло «человек триста» бойцов РККА.[60] Это сообщение, однако, представляется не слишком реалистичным. Во-первых, само по себе утверждение о столь массовом переходе красноармейцев на сторону противника в самом конце войны видится довольно сомнительным. Во-вторых, отсутствуют какие-либо документальные подтверждения этого события. Даже Бажанов в воспоминаниях указал, что проверить вышеуказанную информацию он не успел.[61] В свою очередь Архангельский, также упоминавший в своем отчете о дошедшем до фронта отряде РНА, который «привел с фронта красноармейцев в числе, превышавшем значительно его состав»,[62] позднее признавался, что данные сведения у него имеются только со слов Бажанова, добавляя, однако, что не видит «основания не верить ему в этом».[63]

Характерно, что реакция белой эмиграции на участие русских в войне против СССР была далеко неоднозначной. Так, например, бывший поверенный в делах Российской Империи в Великобритании Е.В. Саблин, живший в Лондоне, в одном из своих писем сообщал: «Мне пришлось на днях, после обедни, проинтервьюировать на эту тему наших здешних молодых людей. Большинство признавалось, что участвовать в рядах финских войск, сражающихся против русских, им бы не хотелось. Вот если бы где-либо на русской территории русский повстанческий отряд — было бы дело другое». При этом Саблин резюмировал: «Мое мнение: моему сыну я не разрешил бы ехать на финский фронт».[64] Деникин также отнесся к акции Бажанова крайне негативно. Уже позднее, в 1946 году в письме Архангельскому он упрекал последнего: «Вы «в интересах (якобы) русского национального дела» предложили контингенты РОВС-а Маннергейму. Хорошо, что из этого ничего не вышло. Ибо не могло быть «национального дела» в том, что русские люди сражались бы в рядах финляндской армии, когда финская пропаганда каждодневно поносила не только большевиков и СССР, но и Россию вообще, и русский народ».[65]

В то же время члены РОВС, по всей видимости, вполне однозначно ответили для себя на вопрос о моральной допустимости войны против Советской России на стороне другого государства. Как отмечал Архангельский, «мировая война, теперь после первого полугодия, только еще начинает разгораться и, несомненно, у нас еще будут случаи и возможности принять участие в борьбе за свержение советской власти и за восстановление России. Мы должны учесть наш опыт в Финляндии, извлечь из него надлежащие уроки и быть готовыми к новой борьбе».[66]

Что касается послевоенной судьбы бойцов РНА, то она, как и судьба вернувшихся из Финляндии военнопленных в целом, оказалась трагична. Лучше всего ее характеризует следующее сообщение Берии Сталину: «В Южском лагере НКВД СССР содержится бывших военнопленных 5175 человек красноармейцев и 293 человека начальствующего состава, переданных финнами при обмене военнопленными. Созданной НКВД СССР для проверки военнопленных оперативно-чекистской группой установлено, что финскими разведывательными органами среди военнопленных красноармейцев и начсостава проводилась работа по вербовке их для вражеской работы в СССР. Оперативно-чекистской группой выявлено и арестовано 414 человек, изобличенных в активной предательской работе в плену и завербованных финской разведкой для вражеской работы в СССР. Из этого числа закончено дел и передано Прокурором Московского Военного Округа в Военную Коллегию Верховного Суда СССР следственных дел на 344 человек. Приговорено к расстрелу — 232 человека (приговор приведен в исполнение в отношении 158 человек). НКВД СССР считает необходимым в отношении остальных военнопленных, содержащихся в Южском лагере, провести следующие мероприятия: 1. Арестовать дополнительно и предать суду Военной Коллегии Верховного суда СССР — 250 человек, изобличенных в предательской работе. 2. Бывших военнопленных в числе 4354 человек, на которых нет достаточного материала для предания суду, подозрительных по обстоятельствам пленения и поведения в плену, — решением Особого Совещания НКВД СССР осудить к заключению в исправительно-трудовые лагеря сроком от 5 до 8 лет. 3. Бывших военнопленных в количестве 450 человек, попавших в плен будучи раненными, больными или обмороженными, в отношении которых не имеется компрометирующих материалов, — освободить и передать в распоряжение Наркомата Обороны».[67]

Тернистым был и жизненный путь советских военнопленных, не пожелавших после войны вернуться в СССР, которых, по разным данным, насчитывалось от 74 до 99 человек.[68] Несмотря на обещание, данное Бажанову представителем главнокомандующего при правительстве генералом Р. Вальденом предоставить пожелавшим остаться в Финляндии бывшим бойцам РНА «все права финских граждан»,[69] в реальности ничего подобного Финляндия не сделала. Оставшиеся в Финляндии военнопленные постепенно репатриировались в СССР или обменивались на финских граждан. Последний такой обмен произошел 21 апреля 1941 года, когда рядовой РККА Н.Д. Губаревич, находившийся с 21 марта 1940 года в тюрьме Миккели и четырежды подававший прошения о неотправлении его в СССР, был обменен на гражданина Финляндии Ю.Н. Ниеминена.[70]

В итоге к началу советско-финской войны 1941–1944 гг. в Финляндии оставалось лишь 20 бывших военнопленных, содержавшихся в лагерях и тюрьмах, которых ставка распорядилась «считать не военнопленными, а иностранными гражданами, находящимися на территории Финляндии».[71] Но и эти немногие оставшиеся в Финляндии военнопленные, содержавшиеся в тюрьмах Турку, а затем Карьяа, после выхода Финляндии из Второй мировой войны были выданы Советскому Союзу. Лишь некоторым из них удалось бежать в Швецию.[72] По требованиям Союзной контрольной комиссии в СССР в 1945 г. был депортирован и бывший офицер РНА В.В. Бастамов.[73]

Необходимо отметить, что РНА было, по всей видимости, не единственным формированием из военнопленных, созданным в период Зимней войны. Вместе с белоэмигрантскими организациями свою помощь финским властям активно предлагали и украинские националисты. В декабре 1939 г. прошли переговоры председателя правительства Украинской народной республики в изгнании А.Я. Шульгина с финскими дипломатами во Франции, а 30 декабря бывший член Высшего войскового совета УНР генерал Удовиченко предложил финскому посланнику в Париже «направить в Финляндию одного офицера для того, чтобы отобрать из числа российских военнопленных надежных украинских солдат для формирования из них воинской части национальной украинской армии, которая пополнилась бы, в частности, находящимися во Франции украинцами».[74] В финском руководстве при этом высказывались предположения, что «от украинцев все же может быть польза в пропагандистской деятельности и за линией фронта в Советском Союзе для выполнения заданий, поскольку среди них возможно найти согласных на это людей».[75] Финский Генштаб даже подготовил листовки для бойцов РККА на украинском языке.[76]

К сожалению, о практической реализации вышеописанных планов украинских эмигрантов практически ничего неизвестно. Есть лишь крайне скудные сведения о небольшом отряде, сформированном бывшим офицером армии УНР Ю. Горлис-Горским.[77] В показаниях вернувшихся из финского плена красноармейцев также имеются многочисленные упоминания того, что среди украинских военнопленных националистами велась антисоветская пропаганда.[78]

 

[1] Зимняя война 1939–1940. Книга первая. Политическая история. М., 1999. С. 192–199; Принимай нас, Суоми-красавица! «Освободительный поход в Финляндию 1939–1940 гг. СПб, 2004. С. 183–186; Зефиров М.В. Асы Второй мировой войны: Союзники Люфтваффе: Эстония, Латвия, Финляндия. М., 2003. С. 162–224

[2] Зимняя война 1939–1940. Политическая история. С. 241–242; Розанов Г.Л. Сталин – Гитлер: Документальный очерк советско-германских дипломатических отношений, 1939–1941 гг. М., 1991. С. 131

[3] Соловьев М.С. Деятельность Организации Великого князя Николая Николаевича, Русского общевоинского союза, Братства Русской правды на Северо-Западе Советской России, в Прибалтике и Финляндии в 1920-х – начале 1930-х гг.: Дис. кандидата исторических  наук. СПб, 2003. С. 73–100; Труды Общества изучения истории отечественных спецслужб. Т. 4. М., 2008. С. 173–175. Минаев В. Подрывная работа иностранных разведок в СССР. (Часть первая). М., 1940. С. 93–96

[4] «Мы должны учесть наш опыт в Финляндии…» РОВС об уроках «Зимней войны» // Россия и Финляндия в XX веке. СПб, 1997. С. 319

[5] Александров К.М. Русские солдаты Вермахта. Герои или предатели: Сборник статей и материалов. М., 2005. С. 27

[6] Там же, с. 31–32

[7] Густав Маннергейм и белая эмиграция. История в письмах. СПб, 2008. С. 155–156

[8] Александров К.М. Русские солдаты Вермахта. С. 32

[9] Густав Маннергейм и белая эмиграция. С. 152

[10] Таннер В. Зимняя война. Дипломатическое противостояние Советского Союза и Финляндии. 1939–1940. М., 2003. С. 175

[11]«Мы должны учесть наш опыт в Финляндии…» С. 322

[12] Цит. по Александров К.М. Русские солдаты Вермахта. С. 28

[13] Там же

[14] «Мы должны учесть наш опыт в Финляндии…» С. 323–324

[15] Подробнее см. Сутулин П.И. Судьба русского населения Финляндии в 1918-1920-х гг.

[16] Цит. по Каремаа О. От морального возмущения до национальной программы // Два лика России. СПб, 2007. С. 201

[17] Там же, с. 215

[18] Невалайнен П. Изгои: Российские беженцы в Финляндии (1917-1939). СПб, 2003. С. 94.

[19] Там же, с. 225

[20] Густав Маннергейм и белая эмиграция. С. 156

[21] Цит. по Кривошеева Е.Г. Российская послереволюционная эмиграция накануне и в период Второй мировой войны: Дис. д-ра ист. наук. М., 2003. С. 123

[22] Таннер В. Зимняя война. С. 177

[23] Барышников В.Н. К вопросу о различиях в подходе к образованию так называемого «русского правительства» у руководства Финляндии в период «зимней войны» // Санкт-Петербург и страны Северной Европы: Материалы Пятой ежегодной научной конференции (23–25 апреля 2003 г.). СПб, 2004. С. 57

[24] Там же, с. 59–61

[25] Там же, с. 56

[26] Цит. по Барышников Н.И., Барышников В.Н. Рождение и крах «терийокского правительства» (1939–1940 гг.) // Финляндия. Из истории военного времени 1939–1944. СПб, 2010. С. 346

[27] Барышников В.Н. К вопросу о различиях в подходе к образованию так называемого «русского правительства»… С. 58

[28] Зимняя война 1939–1940. Политическая история. С. 186–187, 208–209.

[29] Барышников В.Н. К вопросу о различиях в подходе к образованию так называемого «русского правительства»… С. 62

[30] Бажанов Б. Воспоминания бывшего секретаря Сталина. СПб, 1992. С. 286–287

[31] Там же, С. 286

[32] Во всяком случае, на аналогичное предложение председателя Русского национального союза участников войны генерал-майора А.В. Туркула, который в декабре 1939 г. просил у Маннергейма разрешения «приехать в Финляндию и приступить к формированию русских воинских частей из военнопленных красноармейцев», был дан отказ. 18 января 1940 г. Энкель писал Туркулу, что «формирование особых частей из пленных по различным соображением в настоящее время не предвидится». (Густав Маннергейм и белая эмиграция. С. 166)

[33] Зимняя война 1939–1940. Политическая история. С. 266–267, 270–271.

[34] Барышников В.Н. К вопросу о различиях в подходе к образованию так называемого «русского правительства»… С. 67

[35] «Мы должны учесть наш опыт в Финляндии…» С. 324

[36] Бажанов Б. Воспоминания бывшего секретаря Сталина. С. 286

[37] Куманев Г.А. «Зимняя война»: трагедия финского и советского плена // Россия и Финляндия: проблемы взаимовосприятия XVII–XX вв. М., 2006. С.323; Галицкий В.П. Финские военнопленные в лагерях НКВД. М., 1997. С. 57; Фролов Д.Д. Советско-финский плен. 1939–1944 гг. По обе стороны колючей проволоки. СПб, 2009. С. 108

 

[38] Александров К.М. Русские солдаты Вермахта. С. 34–35

[39] Рапорт Б.Г. Бажанова от 12 февраля 1940 г. о результатах агитации среди пленных красноармейцев на советско-финляндском фронте // Там же, с. 500

[40] Там же, с. 502

[41] Там же, с. 502–503

[42] Бажанов Б. Воспоминания бывшего секретаря Сталина. С. 289

[43] «Мы должны учесть наш опыт в Финляндии…» С. 325

[44] Семиряга М.И. Тайны сталинской дипломатии. 1939–1941. М., 1992. С. 185

[45] Дробязко С.И. Под знаменами врага. Антисоветские формирования в составе германских вооруженных сил 1941–1945 гг. М., 2005. С. 80

[46] Зимняя война. Политическая история. С. 326; Невалайнен П. Изгои. С. 225

[47] Спецсообщение Л.П. Берии И.В. Сталину о разработке советских военнопленных от 23 мая 1940 г. // Лубянка. Сталин и НКВД-НКГБ-ГУКР «Смерш». 1939 – март 1946. М., 2006. С. 157

[48] Барышников В.Н. К вопросу о различиях в подходе к образованию так называемого «русского правительства»… С. 68

[49] Фролов Д.Д. Советско-финский плен. 1939–1944 гг. С. 381–382

[50] Бажанов Б. Воспоминания бывшего секретаря Сталина. С. 291

[51] Барышников В.Н. К вопросу о различиях в подходе к образованию так называемого «русского правительства»… С. 68

[52] «Мы должны учесть наш опыт в Финляндии…» С. 331

[53] Бажанов Б. Воспоминания бывшего секретаря Сталина. С. 289

[54] «Мы должны учесть наш опыт в Финляндии…» С. 325

[55] Рапорт Б.Г. Бажанова от 12 февраля 1940 г. о результатах агитации среди пленных красноармейцев на советско-финляндском фронте // Александров К.М. Русские солдаты Вермахта. С. 502

[56] Сам Бажанов поименно упоминает двух офицеров: капитана Киселева и штабс-капитана Лугового (Бажанов Б. Воспоминания бывшего секретаря Сталина. С. 290). Еще одним командиром РНА был В.В. Бастамов (Александров К.М. Русские солдаты Вермахта. С. 37)

[57] «Мы должны учесть наш опыт в Финляндии…» С. 325. При этом финское командование по-прежнему негативно относилось к службе в финской армии других русских добровольцев. В конце февраля 1940 г. ставка в очередной раз сообщила финским дипломатическим представительствам, что не одобряет «включения в финскую армию русских эмигрантов в качестве добровольцев» (Барышников В.Н. К вопросу о различиях в подходе к образованию так называемого «русского правительства»… С. 70).

[58] Бажанов Б. Воспоминания бывшего секретаря Сталина. С. 290

[59] Там же, С. 291

[60] Там же

[61] Там же

[62] «Мы должны учесть наш опыт в Финляндии…» С. 325

[63] Цит. по Александров К.М. Русские солдаты Вермахта. С. 39

[64] Чему свидетели мы были… Переписка бывших царских дипломатов 1934–1940. С. 317

[65] Письмо генерала А.И. Деникина начальнику Русского Общевоинского Союза А.П. Архангельскому (1946) // Родина. 1991, № 6–7. С. 104

[66] «Мы должны учесть наш опыт в Финляндии…» С. 332

[67] Спецсообщение Л.П. Берии И.В. Сталину о военнопленных Южского лагеря НКВД СССР от 29.08.1940 // Лубянка. Сталин и НКВД-НКГБ-ГУКР «Смерш». С. 181

[68] Фролов Д.Д. Советско-финский плен. 1939–1944 гг. С. 449; Галицкий В.П. Финские военнопленные в лагерях НКВД. С. 36

[69] Бажанов Б. Воспоминания бывшего секретаря Сталина. С. 292

[70] Фролов Д.Д. Советско-финский плен. 1939–1944 гг. С. 450–451

[71] Советско-Финляндская война 1939–1940. В 2 т. Т II. СПб, 2003. С. 285

[72] Пеккаринен Ю., Похьонен Ю. Пощады не будет: Передача военнопленных и беженцев из Финляндии в СССР. 1944–1981. М., 2010. С. 55

[73] Александров К.М. Русские солдаты Вермахта. С. 37

[74] Цит. по Барышников Н.И., Барышников В.Н. Рождение и крах «терийокского правительства». С. 357–358

[75] Там же, с. 358

[76] Там же

[77] Коваль Р. «Украiна… Чому це слово таке болюче?!» // Кримьска Свiтлица № 11 за 10.03.2006 [78] Спецсообщение Л.П. Берии И.В. Сталину о разработке советских военнопленных от 23 мая 1940 г. // Лубянка. Сталин и НКВД-НКГБ-ГУКР «Смерш». С. 158; Фролов Д.Д. Советско-финский плен. 1939–1944 гг. С. 381

Теги: Финляндия, Исследования и аналитика