Николай Михайлович, вел. кн. Письмо Императору Николаю II, 16 апреля 1898 г. Тифлис

339

11

16 Апреля 1898. Тифлис

Милый Ники

Прежде всего позволь мне от всей души поблагодарить Тебя за Твое соболезнование по поводу кончины бедняги Сиверса, которое меня весьма тронуло. Я лишился человека, с которым 17 лет не расставался, любил, доверял и делил и радость, и горе. Эта минута малодушия его погубила; он не мог перенести мысль, что его подчиненный мог так нахально все растратить без его ведома, при полном к нему доверии, несмотря на неоднократные мои предосторежения¹. Особенно тяжело и грустно мне в Боржоме на моей даче, где все его напоминает.

Другая забота теперь — это болезнь кн. Георгия Дмитриевича Шервашидзе, которая неизвестно чем еще кончится. Его посылают на днях с нашим докт<ором> Гауделином² на консультацию к Эвальду в Берлин. Подозревают, или рак в желудке, или язвы в кишках, хотя я, грешный, просто объясняю себе болезнь сильным нервным расстройством после истекшего года, где у него было забот много, а неприятностей еще больше. Дай-то Бог, чтобы поездка его закончилась благополучно — это редкий человек по своей душе, по прямоте своего характера и по своим стойким убеждениям, что изо дня в день делается реже, особенно в наш век.

Три первые дня Св<ятой> Пасхи я провел в Абастумане у Джорджи, и нашел брата Твоего веселым, поздоровевшим и торжествующим, что ему удалось провести всю зиму и весну у себя. Скоро он собирается на некоторое время ко мне в Ликаны и режим будет с часами и привычками вполне Абастуманский.

В мае и июне намереваюсь посетить 14 Гр. Грузинский и Лейб Эриванский полки, пригнав мои приезды к их полковым праздникам 9 Мая и 29 Июня. Теперь могу более определенно высказаться о полках своей дивизии. По духу я первым номером ставлю Грузинский и Мингрельский полки; те два, к сожалению, слабее, главным образом потому, что штаб-офицеры, прибывшие за последний год из внутренних губерний, очень слабы и не могут сродниться с полковыми частями. К тому же Эриванским полком командует человек, хотя очень хороший, но в молодых чинах, вовсе не служивший в строю и слишком скромный, обладающий недостатком перца. Мне особенно придется поработать над Эриванским и Тифлисским полками, также ради розни между русскими и туземцами, особенно заметной к моему горю в Твоем полку³. Это грустное явление произошло в командование корпусом князя Амилахвари⁴, который открыто отдавал предпочтение туземцам, а к тому же Эриванский полк пережил четырех командиров (два Столица, покойный флиг. ад. Попов и наконец Кузьминский⁵).

Я постараюсь, конечно, постепенно, обновить состав штаб-офицеров прежде всего, и сейчас дело пойдет лучше. Но я прямо в восторге от Грузинцев, сколько у них осталось боевой жилки, идеальное товарищество и дух бесподобные. За то и по 6 штаб. офицеров, 4 свои, тоже и у Мингрельцев, о которых мне трудно говорить как бывшему командиру. Новый командир полковник Попов весьма подходящий, опытный и боевой; Ты видал его в Сибири, где он командовал 5 Вост. Сиб. Стрелк. Полком. Прекрасный выбор. Да, могу прямо сказать, что Ты меня наградил по-Царски, дав такую славную дивизию!⁶. Буду стараться оправдать Твое доверие.

Вообще на Кавказе теперь все спокойно, главное ввиду отсутствия князя Голицына⁷, который черезчур всех запустил и обозлил против себя. Все его нападки на прежние порядки покойного С. А. Шереметева⁸ слишком преувеличены, нельзя же всех гнать, всех считать за воров, никому не доверять. А пришлые новые элементы до сих пор ничем себя не проявили, кроме как полным незнанием условий края и неумной придирчивости к местному населению. Поверь мне, что нет более консервативных людей, как эти самые грузины, татары, курды, а что касается пресловутых армян, то

340

любезностью и тактом добьешься больше, чем постоянными придирками и угрозами. Что касается меня, то я и армян считаю вполне консервативными и, к сожалению, даже более, чем население Твери или Тулы. Кроме самой маленькой горстки, большинство их и не думает мечтать об армянском царстве; и понятно, что они зорко следят за своими коммерческими интересами.

Кроме того, их недавние предки проливали свою кровь за Россию, так же как и русские люди, а князья Воронцов и Барятинский⁹, а также и мой батюшка, отлично ладили со всеми туземцами. Теперь же все говорят о русском знамени, а между тем как часто это русское знамя служит только для проведения всяких либеральных идей в потоке статей «Нового Времени».

То же скажу и про администрацию края. Взятки не берут больше, чем повсюду, но лишь бы дело шло, лишь бы было доверие к губернаторам, уездным начальникам, лишь бы они были на высоте своей задачи, знали бы условия края, потребности населения и все пошло бы как по маслу.

Прости меня, я увлекся, но право, я слишком люблю Кавказ, чтобы не пришлось всего этого к сердцу, а теперешнее неудовольствие мне больно, и последствия, если это продолжится, могут быть очень негативными.

Что касается моей заграничной поездки, то она прошла прелестно. В Париже видел много интересного, а также весьма интересные личности. В театрах самые лучшие пьесы: «Cyrano de Bergerac» par Edmond Rostand¹⁰ в стихах, прямо классическое произведение и сыграно труппой с Кокеленом¹¹ бесподобно. Из области веселого «Nouvaux Jeux» par (Lavedan)¹², невозможно умно, смешно, но неприлично; на Jeanne Graniere¹³ и Brasseur прямо нельзя смотреть без хохота. Посмотрел я ателье различных художников, а именно <нрзб.>, Flameng¹⁴, Detaille¹⁵ и т. д. Масса чудных произведений живописи и скульптуры. У Фламенга я не удержался и приобрел «La charge de Maréchal Ney à Vaterloo» за 60 франков. Эта картина будет выставлена au salon de 1898; надеюсь, что Ксения и Сандро ее увидят. Собственно говоря, я никогда бы не рискнул купить картину за такую сумму, если бы даже и имел свободные деньги, но я изобрел новый способ¹⁶, наскоком в Монте Карло, выиграл вдвое в течение пяти дней, а по телефону дал знать, что Ватерлоо мое.

Такие случаи редки, но весьма приятны. Картина будет висеть у меня в кабинете в Боржоме. Приобрел еще портреты Murat par le baron Gros¹⁷ и Duroc¹⁸, также писанные художниками первой Империи, кроме того много гравюр портретов русских генералов. Надеюсь, что когда-нибудь при Твоем посещении Кавказа, все подробно Тебе показать.

Всю мою коллекцию портретов, миниатюр, гравюр я хочу завещать музею Императора Александра III; как есть Лобановская комната¹⁹, может быть разрешишь после моей смерти и комнату для коллекции покойного «Бимбо».

Ввиду невероятной любезности разных французов ко мне, я дал раз обед в Café Anglais, пригласив Hanotaux²⁰, duc et duchesse de Rohan [Marquis et marquise de Buteil], de Murat²¹ и князя Урусова²². Было очень интересно. Другой раз я дал завтрак у <нрзб.>, барону Фредериксу с супругой²³, историку Frederic Masson²⁴ и художнику Detaille. А мне Hanotaux заказал завтрак с Vict. Sardou²⁵, <нрзб.> кн<язем> Урусовым и разными представителями монархических партий, моих хороших знакомых, что было весьма оригинально, но прошло отлично. Еще раз завтракал у Урусова втроем с Hanotaux, dejeunai très intim mais des ples charmant*.

Но я с ужасом вижу, что письмо мое приняло размер целой мемории Госуд. Совета и поспешу окончить эти строки.

Есть еще у меня к Тебе маленькая просьба. Года два уже числится кандидатом , на театральную должность офицера при театрах <нрзб.> в Петербурге старый Мингрельский

341

капитан Шкабич. Если Ты когда-нибудь вспомнишь, то при открытии вакансий, не забудь и моего кандидата, который для строя стал уже стар.

 

Вел. Кн. Анастасия Михайловна

Еще раз прости меня за откровенный тон этого письма и за размеры, равно и ужасный мой почерк. Прошу Тебя поцеловать ручки Аликс et me rappels a son bonviai*. Крепко и нежно Тебя обнимаю.

Твой преданный Николай М.