Шереметев С. Д. Письмо Победоносцеву К. П., 24 июня 1877 г.

290

2

С. Д. ШЕРЕМЕТЕВ — К. П. ПОБЕДОНОСЦЕВУ

бивак у Зимницы на берегу Дуная
24 июня 1877

Многоуважаемый Константин Петрович.

Письмо Ваше получил я в самый день выезда из Плоешти, где мы прожили с 23 мая по 13 июня, благодарю Вас от всей души. Вы вспомнили и оживили меня письмом Вашим, а то здесь как ни стараешься бороться с собою, но среди всей этой совершенно чуждой мне обстановки невольно впадаешь в уныние. Тяжелее всего, что не с кем почти слова сказать. Желаешь узнать что-нибудь, спросишь, и на тебя посмотрят с важностью и сожалением и не дадут никакого ответа, а еще многие напускают на себя какую-то таинственность, так к таким и не подходи. Хорошо, конечно, держать в секрете планы действий Главнокомандующего⁸, но зачем, казалось бы, не дают возможности войскам знать, что делается на других театрах войны. Вот заговорили было о какой-то газете, «Военном листке», под редакциею поручика

291

Крестовского, газета эта должна была появиться 16-го июня, но до сих пор о ней ни слуху ни духу, а разговору о ней было немало.

 

Вел. Кн. Владимир Александрович и Цесаревич Александр Александрович (в центре)
и их ближайшее окружение. 1860-е гг.
Первый ряд: граф Б. А. Перовский, К. П. Победоносцев, адъютант
Вел. Кн. Владимира Александровича Н. П. Литвинов, художник А. П. Боголюбов;
второй ряд: граф В. П. Мещерский, Г. И. Гирш, секретарь Цесаревича Ф. А. Оом,
проф. И. К. Бапет, флигель-адъютант Цесаревича П. А. Козлов,
морской офицер И. А. Ивашенцев

Что такое было пребывание в Плоешти, Вы себе представить не можете, потому что наверное никогда такой непроходимой скуки не испытывали. Город из рук вон плох, достать ничего нельзя, улицы грязные, кривые, вонючие, единственное увеселительное заведение «Молдавия» — кабак последнего разряда с несколькими тощими акациями и переполненный господами офицерами, военными корреспондентами, жидами, проходимцами, а более всего — девками. Сюда да еще в какой-то балаганный «Гипподром» стекалась вся наша светская jéunesse doreé* и, по-видимому, с большим успехом убивала время, а нашлись и степенные генералы, которые очень удачно увивались вокруг какой-то необыкновенной ловкости циркачки, «la trapezeuse»**, как все ее едко величали. Вечера оканчивались для нас обыкновенно у В<еликих> Князей, Наследника и Влад<имира> Алекс<андровича>⁹, которые жили в одном доме с каким-то общим хозяйством, так что мы ужинали у обоих. Иные блюда заказывались Наследником, другие Владимиром Александровичем, но нельзя было похвалить кухню: давалось большею частию холодное и нередко тухлое. Кроме Наследника и адъютантов Вл<адимира> Ал<ександровича>, приглашались фл<игель>-адъютанты кн<язь> Долгорукий¹⁰, кн<язь> М. М. Голицын¹¹, бывали и Лейхтенбергские¹² и один раз Пр<инц> Баттенбергский¹³. Ужины по обыкновению длились долго, а

292

разговоры редко бывали интересны, так что и тут мы новостей никаких не узнавали. И вот таким образом прозябали мы до 13 июня. Для меня это было почти днем избавления, кончалось, по крайней мере, бездействие, скорее напоминавшее красносельскую скучную жизнь, нежели приготовления к войне.

 

Цесаревич Александр Александрович
и Вел. Кн. Владимир Александрович.
1877—1878 гг.

А пока вся эта блестящая свита бездействовала и веселилась, наши войска сделали свое дело, как в Галаце и Браилове, так и под Зимницами¹⁴. Блестящая была переправа, которая не могла не порадовать всю Россию, что за молодцы наши солдаты, это все те же суворовские чудо-богатыри! Я видел раненых и восхищался их удивительным спокойствием, с такими людьми можно многое сделать! Со дня переправы (15-го июня) живем мы здесь в Зимницах на самом берегу Дуная, напротив занятого нами болгарского города Систова. Нельзя похвалить бивуака, палатки стоят одна на другой, тесно и зелени никакой, пыль столбом стоит над нами целый день, жара невыносимая днем, сырость ночью, а во всякое время дня и ночи вонь от испорченной провизии, валяющейся вокруг кухни, и лошадиной падали, которой мы окружены. Дунай сильно спадает, каждый день появляются новые отмели, вода грязная, пить невозможно, даже купаться противно. Здесь стоим мы с 15-го числа. Единственное развлечение — переехать в лодке в Систов, но и там после увлечений и восторгов первых дней и радушного приема болгар мы сумели так себя поставить, что нас боятся, как турок, и ни одна женщина не показывается на улице. Ген<ерал> Драгомиров¹⁵, въехавший в Систов каким-то римским триумфатором с венком из роз на голове и усыпанный цветами, теперь живет там в свое удовольствие и, кажется, мало заботится о дисциплине своих войск, кот<орые> на первых же порах порядком погуляли в завоеванном городе. Многое свалили на болгар, что было делом наших солдат, и если подобные бесчинства будут повторяться в прочих городах Болгарии, то я не знаю, много ли мы выиграли во мнении этого народа. А между тем здесь

293

решилось окончательно то, что замышлялось еще давным давно: назначение Наследника командующим 2-мя корпусами¹⁶, из коих один будет под нач<альством> Вл<адимира> Ал<ександровича>, а другой корпус — Шаховского¹⁷, а ген<ерал> Ванновский¹⁸, у которого поэтому отняли корпус, будет начальником штаба у Наследника. Пока Ник<олай> Ник<олаевич> с армией будет наступать к Балканам, наша задача, по-видимому, будет состоять в торчании перед Рущуком, придется его осаждать и стать между им и Шумлой, откуда легко могут подойти турецкие подкрепления, а нам Ник<олай> Ник<олаевич> помочь не будет в состоянии. След<овательно>, задача не совсем ясная, и для чего взвалили это дело на плечи Наследника, которому и без того немало дела предстоит? Я объясняю только желанием каким бы то ни было образом подвести под статут для раздачи Георгиевских крестов!¹⁹ А случись сериозная европейская война впоследствии, то эти Георгиевские кавалеры и воеводы не будут Фридрихами-Карлами²⁰, а только заслонят собою действительно дельных и опытных генералов. Вот Николай Лейхтенбергский²¹ вдруг назначен бригадным генералом, да еще передового отряда, человек, не командовавший ни эскадроном, ни полком, отставленный от всего, кроме своей Акинфиевой, и он, пожалуй, вообразит себя Суворовым!

Мое здесь дело — слушаться и исполнять, что мне будет приказано, и да будет во всем воля Божия! Нелегко мне здесь живется, я уже давно на себя смотрю как на пушечное мясо, все близкие от меня далеко и ни единой здесь души, которая бы сколько-нибудь меня понимала.

Прощайте, многоуважаемый Константин Петрович, благодарю Вас сердечно за все то доброе, что Вы для меня сделали и что забыть я никогда не могу. Ежели найдете минуту — напишите, это будет доброе дело.

Преданный Вам искренно

С. Шереметев

Приписка по левому полю сверху вниз: Пишу Вам все откровенно, пожалуйста, меня не выдавайте.