Развитие отечественной фундаментальной науки как важнейший фактор модернизаци РФ

За последние два десятка лет отечественная наука заметно сдала свои позиции в мировых рейтингах. Этот общеизвестный факт контрастирует с существенным ростом научных исследований и доли в мировой науке таких государств как Бразилия, Индия и Китай (т.е. других стран системы, называемой БРИК). Один из наиболее авторитетных исследователей советской и российской науки Л. Грэхем предпринял анализ последствий перестройки и состояния науки в России после 1991 года. По его мнению, "экономический кризис 1990-х гг. подвел российскую науку к гибели ближе, чем политические репрессии сталинских времен" [Грэхем, 1998, с. 16]. С конца 1990-х гг. положение отечественной науки не улучшилось. Если страны "Большой семерки" тратят на развитие науки 500 (и более) миллиардов долларов в год, то ныне РФ – максимум 1.5-2 миллиарда.

Несмотря на неоднократные громкие заявления самых высоких представителей российской власти о насущной необходимости модернизации РФ каких-либо существенных прорывов в финансировании науки и высшего образования, а, стало быть, в положении ученых и преподавателей в обозримом будущем (пять, а то и десять лет) ожидать вряд ли приходится. В связи с этим проблема сохранения научного потенциала приобретает особую остроту. Естественное старение научных кадров, отток ученых и преподавателей (занимающихся научными исследованиями) в другие сферы деятельности, резкое снижение престижности научных и педагогических профессий придает проблеме сохранения научного потенциала статус проблемы, предопределяющей будущее России как высокоразвитой страны хотя бы в мечтах претендующей на вхождение в "золотой миллиард" человечества. В настоящее время о России можно говорить лишь как о развивающемся государстве, и потенциал её развития в направлении создания постиндустриального общества всецело определяется состоянием и перспективами развития научных и образовательных структур, которые только и способны изменить структуру формирования внутреннего национального продукта – существенно сократить сырьевую составляющую и увеличить составляющую, формируемую продуктами, полученными в результате применения высоких технологий и интеллектуальной деятельности.

Как можно (и дóлжно!) не только сохранять и развивать научный потенциал до того счастливого момента, когда стратегия государственной политики в отношении науки изменится на всемерную и – не побоюсь произнести этого слова – щедрую поддержку? Какие принципы должны быть заложены в фундамент формирования политики России в области науки и технологий? Какая стратегия представляется не просто оптимальной, а выигрышной? Наконец, какие конкретно организационные формы поддержки и развития научных исследований соответствуют этой стратегии? Думается, что предлагаемая ниже стратегия будет подходить не только к российским реалиям, но и ко всем развивающимся странам, которые склонны финансировать науку и образование по остаточному принципу.

Два альтернативных подхода к формированию стратегии развития общественных структур

В истории социальной мысли явно или неявно соперничали два подхода. Один исходил из примата "целого" над "частным", а другой наоборот ставил на "частное" и обусловливал успех "целого" успехом развития его элементов ("частного"). Первый подход можно условно назвать социальным реализмом, второй – социальным номинализмом.

Социальный реализм, представленный наиболее рельефно, например, именами Г.В.Ф. Гегеля и К. Маркса ("человек – это совокупность всех общественных отношений") предполагал, что развитие общественного организма и его элементов (человека, отдельных социальных групп) определяется целым – абсолютной идеей (Гегель) или борьбой классов (Маркс). При этом диалектика преобразования "класса в себе" в "класс для себя" порождала на практике пренебрежение к человеческой жизни, насилие над личностью, оправдание трагедии отдельного человека светлым будущим человечества. Здесь можно говорить о социальном утопизме, который находит питательную почву в концептуальном арсенале социального реализма.

Социальный номинализм, представленный, прежде всего, либерализмом и его идейными предшественниками (Дж. Локк, Д. Юм, А. Смит, Дж. Милль) предполагал, что человек и его права и свободы приоритетны перед государством, что само государство является своего рода результатом общественного договора, и оно лишь обеспечивает своим гражданам более "комфортное" существование. Экономические последствия стратегии, основанной на идеях социального номинализма, привели к тому, что ряд государств достиг значительных успехов в обеспечении благосостояния людей, составив тот самый «золотой миллиард».

Стратегия, (чаще всего неявно) основанная на принципах социального реализма в области управления наукой связывается в первую очередь с деятельностью крупных институтов, вузов, организаций, выбором безусловно "перспективных" направлений, "ведущих" институтов или вузов. Именно последние должны получать приоритетное финансирование и поддержку. Именно последние определяют прогресс науки. Этот подход у нас представлен теми чиновниками от науки, которые настаивают на том, что финансовые ресурсы необходимо сосредоточить на нескольких приоритетных направлениях, приступить к созданию ограниченного числа федеральных исследовательских университетов и т.д.

Российские реалии таковы, что и приоритетные направления, и другие выбор "ограниченного" числа ведущих университетов будут определяться и определяются связями и статусом либо тех или иных политических фигур и лоббистов, либо вненаучным статусом некоторых академических "тяжеловесов". Так оно, видимо, и получается: статус федеральных университетов получили, главным образом, те университеты, расположение которых соответствует некоторым геополитическим соображениям, либо те, которые имеют влиятельных лоббистов в Москве.

Последние тенденции управления наукой и высшим образованием в России свидетельствуют, что стратегии как научной, так и образовательной политики задаются установками именно социального реализма. Определены приоритетные направления, проранжированы вузы, некоторые из которых объявлены «ведущими» (федеральными или исследовательскими) и будут соответственно поддерживаться. Конечно, можно было бы только порадоваться за коллег, которые, возможно, будут получать более достойную зарплату, смогут свободнее покупать приборы и продвигаться вперед в своих исследованиях и разработках. Другие же, по-видимому, будут недополучать то, что предстоит добавлять "ведущим" организациям и еще более и более отставать и в материальном, и информационном благополучии.

Впрочем, некоторые старые вузы уже объявлены национальным достоянием, и преподаватели в них получают зарплату в 1,5 раза выше своих коллег, работающих в учреждениях, не убеленных сединами. Возникает вопрос: национальным достоянием являются стены этих вузов или их научный и образовательный потенциал? Почему, скажем, я, как профессор Казанского университета, был более ценен (и, так сказать, оплачиваем) по сравнению с тем, когда перешел работать в Ульяновский университет? От этого перемещения в пространстве снизилась моя научная и педагогическая квалификация (если судить по заработной плате, то в 1,5 раза)? Мой опыт для становления нового вуза являлся с точки зрения государства менее значимым, нежели дальнейшее пребывание в стенах славного Казанского университета? Стоит ли приплачивать гусям за то, что они некогда спасли Рим?

Полагаю, что система оплаты в вузах ныне крайне, мягко выражаясь, неудачна и никак не способствует ни росту собственно преподавательского мастерства, ни уж тем более росту научной продуктивности. Нельзя платить – как ныне – за учёные степени, ибо значительная доля научной активности связана с получением вожделенных степеней. Между тем диссертация должна быть побочным продуктом научной деятельности, не прибавляющей носителю учёной степени материальных благ. В противном случае зачастую происходит неверная расстановка акцентов: диссертация (для самого преподавателя, для вуза) более ценна и весома, нежели собственно научный результат.

Несмотря на неоднократные призывы и весьма скромное число мегагрантов, нет стимулов возвращаться в своё отечество из-за рубежа и учёным, которые уехали туда по тем или иным обстоятельствам и которые могли бы обогатить российскую науку своим опытом и знаниями, приобретенными в заморских университетах и лабораториях. Один только 94-й федеральный закон делает Россию очень неласковой не только к её обитателям, но и покинувшим её гражданам; о шпиономании даже и упоминать не имеет смысла – при сохранении оной на какие-то широкомасштабные (нано)технологические прорывы даже при иных благоприятных условиях вряд ли можно рассчитывать всерьёз. Хочется надеяться, что указанные препятствия будут (желательно в скором времени) ликвидированы и можно будет наукой заниматься в "свободном" режиме.

Постараюсь аргументировать подробнее необходимость изменения научной политики в РФ в пользу переноса акцентов на грантовые фонды, которые могут более эффективно обеспечить фундамент для модернизации РФ. Имея в виду, разумеется, этот "свободный" режим.

Стратегия развития науки, основанная на принципах социального номинализма

Гениальная идея, способная перевернуть мир или сделать его лучше, всегда возникает в мозгу одного человека. Озарение всегда является плодом длительных размышлений, упорного труда, оттачивания интуиции отдельного человека. Впоследствии идея может и должна "доводиться" в научном коллективе, шлифоваться в процессе научных дискуссий и обмена мнений между коллегами. Среда оформления научной идеи в "материальную" силу, концепцию, завоевывающую массы, никогда не представляет из себя крупный институт и уж тем более университет. Это чаще всего сравнительно небольшой коллектив. Коллектив людей, одержимых – но только какое-то время! - одной идеей. Если идея хороша, то имеет шанс когда-то лечь в основу деятельности научного направления, представленного уже множеством коллективов. Если же идея недостаточно хороша, то со временем сей факт осознается самим коллективом и его члены перетекут в коллективы, занятые разработкой новых идей и концепций. Процесс рождения и смерти исследовательских коллективов – естественная форма развития науки, предопределенная конкуренцией и отбором исследовательских программ. Институциональное "консервирование" такого рода коллективов значительно тормозит ее развитие. Поэтому выигрышная стратегия должна основываться на свободе и всемерной поддержке научного творчества – отдельного человека (ученого) и научных коллективов.

Это вовсе не декларация, а положение, претендующее на основополагающее в планировании научной стратегии. Как известно, "научная результативность, являясь функцией от капиталовложений и организации науки, пропорциональна лишь логарифму от ассигнований, но прямо пропорциональна степени организации науки" (выделено мною – В.Б.) [Яблонский, 1986, c. 207]. Поэтому выбор стратегии – ключевой вопрос для судеб российской науки и, в конечном счете, ключевой для судеб развития страны не как сырьевого (и, стало быть, временного) придатка "золотого миллиарда", а полноправного члена клуба развитых государств, обеспечивающих своим гражданам достойную и безопасную жизнь.

Стратегия организации науки должна исходить из принципов социального номинализма. Главное действующее лицо здесь – конкретный ученый и тот творческий коллектив, который создается для решения для или иных исследовательских или конструкторских задач.

Институт, вуз могут считаться ведущими вовсе не «по определению», а потому, что в нем работает ученые, которые постоянно, в режиме обязательной и открытой состязательности с коллегами, подтверждают свое высокую репутацию. Они не должны пользоваться заслугами своих великих предшественников, которые творили десятилетия или даже столетия в прошлом (М.В. Ломоносова, Н.И. Лобачевского, А.М. Бутлерова и т.д.). Наука на личностном уровне развивается некумулятивно. Она подобна птице Феникс: только постоянно сжигая себя, наука способна возрождаться. Если поддерживать научных мертвецов и строить научную стратегию, отталкиваясь от надгробных плит, то ни сохранить научное сообщество, ни приумножить список великих научных достижений не удастся.

Иными словами, поддержки достойны только конкретные люди и небольшие мобильные исследовательские группы. "Большой институт (тысячи сотрудников), не имеющий перед собой научной проблемы национального уровня, это почти всегда неизбежная бюрократическая иерархическая структура, в которой тонут молодые оригинальные исследователи и их идеи" – справедливо замечал В.С.Летохов [Летохов, 2004].

Об организационных формах реализации научной политики

Такого рода поддержка обеспечивается только посредством гибкой грантовой системы, представленной ныне, в основном, Российским фондом фундаментальных исследований (РФФИ) и Российским гуманитарным научным фондом (РГНФ).

Независимая и объективная экспертиза, которая должна и в значительной мере осуществляется в фондах, позволяет выявлять наиболее перспективные и глубоко продуманные проекты, сохранять и приумножать концептуальный арсенал науки и технологий. Грантовая система оставляет открытым вопрос о «приоритетных» направлениях и ведущих научных организациях. Ученый или научный коллектив предъявляет независимой экспертизе свои наработки, которая оценивает их с точки зрения возможности финансирования, и благодаря которой на некоторое время эти наработки становятся приоритетными.

Опыт истории (причем и сравнительно недавний) показывает, что научный прогресс (особенно в области фундаментальной науки) трудно (если вообще) предсказуем на сколько-нибудь разумный период. Прогресс совершается «здесь и сейчас». Его природа такова, что в принципе не позволяет видеть вперед на десятилетие, а иногда даже и на несколько лет. Чем более, так сказать, фундаментальнее открытие, тем менее оно предсказуемо. Стягивая фронт научного поиска до нескольких "приоритетних" направлений или финансируя «ведущие» вузы, мы рискуем оказаться – в который раз! – на обочине и научного, и технологического прогресса^¹. Пример Китая, который также выбрал стратегию поддержки ведущих вузов, к нам неприменим, т.к. там существенно возрастает количество ученых, причем ученых молодого возраста. В РФ же работа в вузах и НИИ непривлекательна ввиду более, чем скромных зарплат. Генератором и носителем новых идей и технологий всегда был и будет конкретный (пусть и не имеющий шанс оставить след в истории науки) человек. Поэтому ни в коем случае нельзя сужать поле научного поиска, нельзя осуществлять селекцию перспективных и неперспективных институтов, вузов, направлений и технологий и т.п. Только существенный перенос акцента с общего (институт, вуз) на частное (человек) путем качественного скачка (и в смысле финансирования, и в смысле расширения) грантовой системы позволит сохранить разнообразие и потенциал отечественной науки и образования.

___________

Литература:

Грэхем Л. Устойчива ли наука к стрессу? // Вопросы истории естествознания и техники, 1998, № 4.

Летохов В.С. Реформа науки опоздала на четверть века. Творчески активные исследователи у нас не считаются национальным богатством, и у них мало перспективы в бюрократическом научном сообществе // Независимая газета, 2004. 13 октября.

Яблонский А.И. Математические модели в исследовании науки. М.: Наука, 1986

ПРИМЕЧАНИЯ:

1 Каких-то 17-18 лет назад мои знакомые радиоинженеры серьезно обсуждали проблему наискорейшего получения радиопозывных людьми, которые хотели бы пользоваться переговорными устройствами типа "воки-токи". Никто из них и подумать не мог, что через считанные годы начнется бурное развитие сотовой связи. Прогресс как всегда пошел непроторенными и непредвиденными путями, контуры которых можно было проглядеть лишь на пару-тройку лет вперед. Как отмечал И.И. Артоболевский, часто бывает наиболее плодотворно не само открытие, а его побочный продукт. Инновации, отсутствием которых озабочены российские власти – лишь вторичная функция науки. И это должны были бы понимать чиновники.

Об авторе: Валентин Александрович Бажанов, Заслуженный деятель науки РФ, доктор философских наук, профессор, Ульяновский государственный университет.

Теги: Что я сказал бы президенту?

Автор: Валентин БАЖАНОВ

Комментарии (1) 29.11.2010